А вот Маринка оказалась таким чудом, что я с каждым часом, проведённым рядом с ней, всё больше влюблялась в эту немножко взбалмошную, хитрую, но ужасно искреннюю кроху. Иногда мне становилось грустно, когда она называла меня мамой, и я с ужасом представляла, как же, должно быть, одиноко и плохо этой маленькой принцессе без родного человека… Нет, Бекет её обожает, это видно. Но он, судя по всему, постоянно где-то пропадает. А прислуга… Ну, это прислуга. Они могут хоть на коленях перед девочкой ползать, только маму так просто не заменить. Её вообще никак и никем не заменить. Ни за какие деньги. И я боялась, что вскоре кроха это поймёт, и ей будет ещё больнее. Не хотелось становиться причиной её разочарования.
Уже вечером Нина Степановна величаво вплыла в гостиную, где мы с Маринкой убирали её разбросанные игрушки, и объявила, что пора спать. Девочка надула губы и ответила няньке, что спать пойдёт только с мамой. То бишь, как вы поняли, со мной. Меня же почему-то разобрала гордость. Я первый день с малышкой, а ей уже никакие няньки не нужны. Разумеется, Нине Степановне это не понравилось, и я снова поймала на себе недовольный взгляд. Плевать.
Приняв инструкции, как укладывать ребёнка, я отвела кроху наверх, в её спальню, и уложила в милую розовую кроватку с цветочками. Она крепко схватилась за мою руку и, пока я читала ей сказку о трёх поросятах, внимательно смотрела на меня. Иногда я даже смущалась от её пристального взгляда. Как же она похожа на своего отца. Маленькая копия. Мне вообще кажется, что она не просто слишком умная для своих годиков, а даже знает больше всех взрослых вместе взятых.
— Ну что ты не спишь? — отложив книжку сказок, погладила её по голове. Надо же, никогда не думала, что так люблю детей. Я мечтала о своих малышах, да. Но это было так… Грёзами девчачьими. Пока верила в принцев. А теперь вот… Чужой ребёнок, а у меня аж сердце при взгляде на неё замирает.
— А ты меня не брросишь? — как я успела заметить, она старалась выговаривать «р» только в присутствии отца. Даже постоянные замечания няньки не действовали на Маринку ровным счётом никак. Так значило ли это, что девочка стала мне доверять? Или её «р» — это способ понравиться?
А вопрос этот… Вот что мне ей сказать, доверчивой малышке, так желающей обрести маму? Что я всего лишь наемный работник, как её нянька? Что, быть может, однажды я просто исчезну из её жизни? Нет… Не могу. Не могу, хоть придушите меня!
— Не брошу, Мариш, — поджав губы, опустила взгляд, не смея смотреть в её синие, такие умные глазки.
— Прравда-пррравда?
— Правда. Спи.
Поправив одеяльце и поцеловав кроху в нос, вышла из комнаты на ватных ногах и прислонилась к стене. Как же это сложно, блин… Скажете, чепуха? А вы пробовали обмануть ребёнка, который вам доверяет и так пронзительно в глаза смотрит?
— Что, не так легко даются хозяйские харчи? — услышала рядом насмешливый голос Нины Степановны и поняла: не смирилась она с моим присутствием в доме, нет. Вон как смотрит. И мне бы послать её на хрен, да нельзя. Я ж теперь здесь работаю. Незачем врагов вроде Таисии заводить.
— Честно говоря, физически совсем не сложно. Но морально… А что случилось с её мамой?
Нянька хмыкнула, скрестила руки на пышной груди.
— А ты не суй свой нос в эти дела. Твоё дело ребёнку жопу вытирать, да кашу варить. Тут не за умение сплетничать держат.
Да. Похоже, разговора не получится. Ну и хрен бы с вами, Нина Степановна. Тоже мне, блюстительница порядка выискалась.
— Спокойной ночи, — буркнула ей в ответ и пошла прочь, пока стерва меня ни довела.
Выйдя из ванной, услышала внизу какой-то шум и подумала, что это, наверное, вернулся Бекет. Вот он как раз мне и нужен был. Пошла на звуки и не прогадала. Дверь в спортзал была открыта, и я тихонько зашла внутрь.
Иван Андреевич был раздет по пояс и это, наверное, потрясло меня больше всего. Даже больше того, как остервенело он лупасил огромную боксёрскую грушу, закреплённую и снизу, и сверху. При каждом ударе крепежи жалобно скрипели, но он не останавливался ни на секунду. Такой здоровый, мощный. Кулаки — молоты. Не хотела бы я оказаться тем счастливчиком, который свалится от его роскошного хука справа. А вся спина в шрамах, мелких и больших. Как будто из него решето пытались сделать. Надо же, сколько ранений пережил. Сильный мужик. Прям до трясучки грозный. Пот струится по спине, а мышцы напрягаются и перекатываются при каждом ударе.
Невольно я залипла на это зрелище и даже не сразу сообразила, что Бекет смотрит на меня в зеркальную стену, которая располагалась напротив нас. И тут же меня бросило в жар, а сердце сделало такой кульбит, что я задохнулась.
Вот позорище… Стояла и пялилась на него, как озабоченная.
— Здравствуйте, Иван Андреевич. Я пришла… эээ… поговорить. Слова перепутались в голове, и получилась какая-то каша. А я стояла и тупила, как овощ.
Он выдохнул и оставил в покое несчастную грушу, всадив в неё кулачище так, что, будь она человеком, уже выносили бы. Причём по запчастям. А у этого даже одышки нет. Охренеть…
Так, я не о том же должна думать.
— Добрый вечер, Милана. Давай поговорим, — пробормотал, сматывая с рук бинты с вкраплениями крови. Ничего себе, терминатор…
— Спасибо вам за вещи, Иван Андреевич. Правда, я не понимаю, зачем они мне, такие дорогие… Я оставила себе кое-что, а остальное вы можете вернуть в магазин.
Он повернулся, уставился так, будто увидел на моей макушке рога. Как минимум.
— Не понял тебя. Не понравилось, что ли? Скажи, что именно хочешь, я завтра привезу.
Он что, серьёзно? Да я круче вещей в жизни не видела!
Взяла себе парочку джинсов и спортивных костюмов, ну и, конечно же, несколько комплектов нижнего белья. Отчего-то мне захотелось… Знаете, никогда не видела ничего подобного. Нет, на витринах, разумеется, не раз наблюдала, но чтобы держать в руках чистый шёлк или такие кружева… Нет, никогда. Я даже не осмеливалась заходить в подобные магазины. Не место там оборванкам.
Мой несостоявшийся женишок, конечно, дарил мне подарки, в том числе и вещи. И тогда они мне, нищей дурочке, казались безумно красивыми. Сейчас же, заимев новый гардероб для сравнения, поняла, что, на самом деле, то были дешевые шмотки с распродажи. Слишком яркие, безвкусные, всегда почему-то с блёстками и стразиками. В них я, должно быть, выглядела, как новогодняя ёлка. Или шлюха. Но я была тогда ослеплена хорошим отношением к себе, такой неудачнице, что не замечала ничего, кроме его красивых глаз и пространных речей о будущем. Сволочь поганая!
Наверное, на моём лице проступили все оттенки ненависти, потому что Бекет отставил бутылку с водой в сторону и кивнул.
— Понял. Разберёмся. Завтра тебя отвезут в магазин. Выберешь там себе, что сама захочешь.
Я опешила, и дурацкая улыбка расползлась сама собой.
— Вы меня неправильно поняли. Вещи очень красивые, и мне понравились. Но… Это же дорого.
