* * *
В спальне Бекета темно и немного мрачно. На потолке над кроватью светят несколько лампочек, и я убираю яркость до слабого мерцания.
В который раз порываюсь уйти, но останавливаю себя. В конце концов, ничего сверхужасного в этом нет. Просто секс. Сексом занимаются все без исключения. И у всех бывает первый раз. От этого ещё никто не умирал.
Убеждаю себя в том, что всё нормально и так нужно, но нутро всё равно точит червь сомнения. Ведь я хотела отдаться любимому мужу, а не диктатору, от которого будет зависеть моя жизнь. У меня были принципы. Я считала себя другой, особенной. А оказалось… Я просто глупая, маленькая девочка. Немножко повзрослела и остыла.
Да, в отношениях с таким мужчиной, как Иван есть много плюсов, тут не поспоришь. И я сейчас всё делаю правильно. Я обеспечиваю своё безбедное будущее. Только от этого не легче. От этого ещё паршивей. Будто продаюсь, как какая-нибудь дешёвка.
Вздохнула, подошла к зеркалу. Красиво. И сексуально. В красном кружевном пеньюаре выгляжу на все сто. Волосы небрежно растрёпаны, а губы испачканы ярко красной помадой. Выглядит так, словно я только проснулась, но не страшно и смешно, как бывает в действительности, а очень даже привлекательно. И только я знаю, что такой образ создала сама.
Иван приходит ровно в одиннадцать вечера. Словно специально чего-то ждал. Может, надеялся, что я усну? Хотел взять меня сонной и беззащитной?
Про себя смеюсь. Будто он боится моего сопротивления.
Прислушиваюсь к его твёрдым шагам, застываю, когда открывается дверь, и поднимаю глаза.
Бекет стоит на пороге, осматривает меня снизу вверх и обратно. Я красотка, знаю.
— Добрый вечер, Иван… — «Андреевич» скоренько проглатываю. Прошло то время.
— Добрый, — закрывает дверь, проходит мимо. На кресло летит его пиджак, затем рубашка. А я всё стою неподвижно, хлопаю ресницами. Немного недоумеваю.
Что-то не так? Ему не понравилось? Я ведь видела в его глазах восхищение. Или это всего лишь мои пустые ожидания? А может, великий диктатор просто играет в равнодушие?
Подхожу к нему вплотную, Бекет поднимает взгляд. Замирает с расстёгнутым браслетом часов на запястье.
— Можно? — стаскиваю часы, кладу их на тумбочку, при этом не отрываю взгляда от его лица. Он спокоен. Как это не обидно признавать, но кажется, будто его вообще не волнует полуголая девушка рядом.
Во мне просыпается неуёмная стерва. Она хочет, чтобы её желали, жаждали, чтобы с ума от неё сходили.
Снимаю халатик, отпускаю, и шелковая тряпочка падает на пол. Остаюсь в одном кружеве, которое больше открывает, чем скрывает. Не знаю, как стала такой развратной девицей… Может, это случилось в тот вечер, когда он ласкал меня в постели? А может, там, в ванной?
Мне хочется, чтобы Иван смотрел на меня. Чтобы ронял слюни, глядя на моё обнажённое тело. Но он не реагирует. Всё так же лениво осматривает, но не касается.
— Я в душ, — расстёгивает на брюках ремень и уходит в ванную комнату, оставляя меня в полной растерянности.
Что это всё значит вообще? Передумал? Столько раз пытался меня взять, а теперь передумал!
Чувствую себя оскорблённой, но уходить не собираюсь. Это уже дело принципа. Либо он объяснит, в чём дело, либо пусть хочет меня! Потому что не может не хотеть!
Бекет не задерживается в душе. Выходит довольно быстро и сразу же находит меня взглядом.
— Не ушла, — усмехается. — Ну, смотри. Я давал тебе время подумать.
Значит, всё-таки проверял. Вполне в стиле Бекета. Чувствую, как накатывает облегчение. Дело не во мне.
По его твёрдому животу стекают крупные капли воды, скрываются в густой поросли волос внизу живота. Я разглядываю его, невольно кусаю губы, опускаю взгляд ниже, туда, где многообещающе топорщится полотенце.
И что? Всё случится сейчас? Он бросит меня на кровать, а сам ляжет сверху и… Или просто нагнёт и трахнет, без всяких там прелюдий?
Нет, я не боюсь. Почему-то уверена, что Бекет не из тех мудаков, которым плевать, что под ними чувствуют женщины. Иначе он бы уже давно сделал своё дело, и моё согласие не потребовалось бы.
Но руки подрагивают и подгибаются коленки. Мне страшно, и я даже не скрываю этого. Жмусь в углу, как настоящая скромница, жду.
Он садится на кровать, еле заметно манит меня рукой.
— Иди.
Я медленно выдыхаю сквозь стиснутые зубы. Иду. Приближаюсь и останавливаюсь. Снова жду.
Бекет склоняет голову, почти беззвучно смеётся.
— Ты такая трусиха, Милка, — поднимает на меня игривый взгляд и, резко выкинув руку вперёд, хватает меня за запястье, тянет на себя. — Но ты правильно боишься, — шепчет в губы и припечатывает влажным, грубоватым поцелуем, сладко-развратным, медленным. Словно наслаждается, упивается моим смущением. Оставляет мои губы, изучающе рассматривает лицо, будто ищет там ответ на какой-то свой вопрос.
— Я не боюсь, — отвечаю с вызовом, вздёргиваю подбородок. — Я не маленькая девочка.
— Не маленькая. Маленькие не умеют так соблазнять. Ты очень опасная женщина, Милка. Сама не подозреваешь насколько.
Его слова придают уверенности. Совсем немного, но уже что-то. Мне это нужно. Потому что сейчас я не испытываю возбуждения, совсем. Его руки обжигают, и мое тело прошибает дрожь. Я уже не так уверена в том, что хочу этого именно сейчас, но отступать поздно.
— Вкусная, сладкая Милка, — шепчет с ухмылкой, прикусывает кожу у ключицы, и рука его опускается вниз, туда, где я должна бы сейчас ощущать жар и желание. Но ничего. Абсолютно.
Только трясусь как осиновый листочек и нервно сглатываю несуществующую слюну.
— Не надо так напрягаться. Расслабься, — он, словно чувствует, как задеревенело моё тело, двигает к себе. — Сними, — смотрит на мой живот, поглаживает его рукой, сминая кружево. — Хочу посмотреть на тебя.
Я облизываю губы, берусь пальцами за подол ночнушки и быстро снимаю — нечего тянуть. Бекет хватает меня за талию, резко опрокидывает на кровать, а сам оказывается сбоку. Мучительно медленно разглядывает меня, ласкает взглядом затвердевшие от прохлады постельного белья соски и ведёт своей большой ладонью по животу.
Останавливается у резинки трусиков, поддевает их пальцем и ныряет внутрь, прямо к клитору. Недовольно хмурится, наверное, от того, что я абсолютно сухая. Да, Иван Андреевич, так тоже бывает, представляете?
Нервно усмехаюсь, и глаза Бекета опасно темнеют.
— Весело, да? — прижимается крепче, буквально напирает и надавливает на клитор, вызывая сладкую, но пока ещё слабую судорогу. — Посмотрим, как ты посмеешься, когда я насажу тебя на свой хер, — от его грубости по телу пробегает судорога, и я понимаю, что отлежаться не получится… Он меня замучает.
