Почему на Таганку? А куда еще? Я же не попрусь с костюмом к Федину, а потом еще и на партсобрание? Нужно срочно закинуть его домой. Мог бы и на метро, конечно, доехать, но на Ильинку мне нельзя, там одни учреждения, и в каждом по посту милиции, – значит, до «Площади революции» не доберешься. На Дзержинку тоже лучше не соваться – на проезде Серова я буду как на ладони. А станцию «Площадь Ногина», которая в будущем станет «Китай-городом», еще не открыли, увы. Так что такси. Но подъехать на нем прямо к дому мне паранойя не позволяет. Лучше сделать небольшой крюк и остановиться у метро на многолюдной площади, чтобы затеряться там окончательно. Вся поездка обходится мне в семь минут и какую-то мелочь, меньше полтинника натикало. Отдаю водиле рубль и ныряю в толпу. Выдыхаю. Все, теперь меня сам черт не найдет.
Нет, нужно завязывать с этими фарцовщиками! Вроде и обращаешься к ним только в случае большой нужды, но такое легкое решение всех проблем неизбежно затягивает, как в омут. И это рано или поздно приведет к закономерному итогу – попадалову на деньги или потере своей репутации. Второе даже более вероятно – нет сомнений, что Боб меня сдаст.
С другой стороны, что он обо мне знает? Писатель? Так их сотни в Москве. Ради одного бегуна не будут искать. Или будут? Нет, вряд ли. Это уже точно паранойя…
* * *
Перевести дух получается только у Федина в приемной. Секретарша сделала страшные глаза и кивнула на свободный стул. Ага, значит, в кабинете у Константина Александровича сейчас кто-то важный.
Рядом сидят двое мужчин, видимо, хорошо знакомых между собой, потому что за то время, пока я жду вызова к Федину, они успели обсудить массу своих общих знакомых. Тихое журчание их речи окончательно успокоило меня, теперь оно навевает легкую дремоту. Откинувшись на спинку и прикрыв глаза, я задумался о своем насущном. Например, о том, что сегодня кроме партсобрания у нас еще и заседание редколлегии, где мои друзья должны представить на суд Марка Наумовича первые статьи. А мой черед настанет чуть позже, после того, как я завтра возьму интервью у Чарльза Сноу. Волнуюсь немного – как оно все пройдет?
Слух неожиданно цепляет знакомое имя, и я невольно начинаю прислушиваться к чужому разго вору.
– Солженицын?! Да ты не представляешь, какой он скандал здесь устроил! Требовал найти завистников, выкравших его рукописи и часть архива. Кричал, что написал роман века, угрохав на него несколько лет.
– Он? И роман века? Не смеши! Его же читать невозможно. Пишет каким-то странным языком, на котором давно никто не говорит. И потом какой смысл красть у писателя рукописи? Их же нельзя издать под чужим именем!
– Вот и Федин ему так же сказал. Но Солженицын на этом не успокоился, в КГБ помчался, представляешь?! Говорят, тоже там требовал найти его бесценные рукописи.
– А они сразу вскочили и побежали искать! – хохотнул собеседник. – Небось перекрестились на радостях, что этот «Достоевский» без своей писанины остался.
– Но вообще дело тут нечистое, согласись… – задумчиво возразил рассказавший о пропаже рукописей Солженицына. – Какая-то провокация наме чается.
– Нечисто, да. Особенно если учесть, что Суслов с Ильичевым иначе как «литературный власовец» Исаича даже не называют.
– А с чего вдруг так?
– Ну вроде как Солженицын имел дурость сказать кому-то из писателей-фронтовиков, что Власов вовсе не предатель, а идейный борец со сталинским режимом.
– Совсем, что ли, сбрендил?!
Дальше разговор обрывается, поскольку распахивается дверь фединского кабинета и оттуда выходит какой-то важный седой дядька. Федин провожает его до дверей приемной, а заметив меня на обратном пути, кивает:
– Зайди, Алексей.
Писатели зло на меня смотрят, но молчат. Я оставляю плащ на вешалке рядом с секретаршей, захожу. Присаживаюсь за стол, пакет с виски скромно ставлю в ноги.
– Ну что… Хочу тебя поздравить. – Федин закуривает. – Поскольку твоя книга распродана в рекордные сроки, решено издать дополнительный тираж «Города». На этот раз 100 тысяч экземпляров. А учитывая тираж «Нового мира» да плюс стартовую партию книги, то и вовсе идешь на рекорд. Переводами «Города» тоже уже занимаются, так что скоро и за рубежом тебя издадут.
– Константин Александрович, сам бог велел такое дело обмыть! – с улыбкой выставляю коробку с «Чивас» на стол.
– Открывай, раз так! – смеется мэтр.
– Нет, я не могу. Мне сегодня еще в партию вступать, так что вы уж сами за мой успех выпейте.
– Молоток! Так держать. Документы на квартиру-то сдал?
– Справки все собрал, завтра отвезу.
– Молодец. А что со сценарием?
– Написал. Собираюсь его в Госкомитет по кинематографии завезти.
– Правильно, нечего тянуть. Пока в Японии будешь, здесь все твои дела и решатся. Надо мне Романову позвонить, – почти дословно повторяет Федин слова Фурцевой.
Я смущенно кашляю.
– Ну… вроде как Екатерина Алексеевна тоже хотела ему набрать.
– Лишних звонков не бывает. Тем более что за такой хороший роман не стыдно и попросить.
– Тогда, если вам не трудно, объясните Алексею Владимировичу, что у моего «Города» есть… специ фика – текст согласован с ГРУ и менять там что-то можно только с их согласия. И тот, кто будет писать режиссерский сценарий, должен об этом помнить. И нужно сразу, наверное, договариваться о консультантах из спецслужб для фильма.
– Да, об этом нужно Романова предупредить, ты прав. Ладно, прости, но мне сейчас некогда. Давай дуй в издательство за деньгами.
– Сегодня уже не успею. На собрание пора.
– Ну ладно, иди, коли опаздываешь. Вечером обязательно выпью за твои успехи!
– Спасибо. И, Константин Александрович, я хотел сказать, что очень благодарен вам за помощь. Поверьте, я очень ценю это.
Федин машет на меня рукой, но видно, что моя искренняя благодарность приятна.
– Алексей, если бы ты знал, сколько графоманов вокруг развелось. Иногда волосы дыбом встают от того, что они нам на комиссию приносят. И когда в руки попадает такой роман, как твой, просто грех не помочь. На кого мы советскую литературу оставим? Кто будет задавать планку в ближайшие годы? Десять-двадцать лет, и старшее поколение вымрет, как динозавры. И кто наши места займет? Вот эти… писаки?! – секретарь СП машет рукой в сторону приемной. – Некоторые только и умеют, что фигу в кармане держать да красиво рассуждать о судьбах интеллигенции. А попробуй откажись печатать их бред, сразу начинают кричать, что их зажимают… – тяжело вздыхает мэтр. – Вот и получается, что одна надежда на таких молодых и сознательных, как ты…
* * *
На Моховую я приезжаю тютелька в тютельку, успевая заскочить в учебную аудиторию перед самым носом преподавателя. Лева с Димоном машут рукой, показывая, что заняли мне место, и я быстро пробираюсь к ним по рядам, пока лектор идет к кафедре и раскладывает свои конспекты.
