– Давай зароем ее и сваливаем отсюда, – скомандовал, надевая перчатки, Корбин.
Корбин, насколько мог, старался не смотреть на труп, пока они рыли могилу. Потом они закатили тело в яму, но одного-единственного взгляда хватило, чтобы страшное зрелище врезалось ему в память и преследовало его даже после того, как они с Генри зачистили место преступления и разъехались разными дорогами. Кожа отделилась от центра ее лица, и под ней в июльском свете начали собираться черные мухи. Душераздирающая картина преследовала его еще долго. Каждый раз, когда он закрывал глаза или просто моргал, он видел это. Бессонница прогрессировала, так же как и паранойя. Он все время ждал, что у его дверей появится полиция, особенно когда узнал, что Линда Алчери никогда не знала настоящего имени Генри. Он соврал, что его зовут Хэнк Боумен, и назвал фейковое место работы.
– На вечеринке я представился ей своим настоящим гребаным именем, – шипел Корбин в телефонную трубку.
– Чувак, она уже никому не расскажет.
– Она могла рассказать своим друзьям раньше или где-нибудь записать. Господи…
– Извини. Я должен был тебя предупредить, что нужно придумать имя. Но ты же просто сказал: «Я Корбин», правда? Ты же не говорил фамилии? Расслабься.
– У нее там были друзья, с которыми я пересекался.
– Так же как и я. Мы с тобой в одной лодке, и это не самая плохая лодка, приятель. Они даже не нашли ее тело. Все будет как прошлый раз. Они никогда не выйдут на нас.
Генри оказался прав.
Так же как и Клер Бреннан в Лондоне, Линду Алчери признали пропавшей без вести. Ее тело обнаружили в начале августа, когда группа подростков устроила небольшой пожар в подлеске у пруда Ил-ривер и его пришлось тушить. Но ни в одной заметке или сообщении из тех, которые перелопатил Корбин, не упоминалось о Генри Вуде, впрочем, как и о Хэнке Боумене. Не объявлялись детективы и у дверей Корбина в Нью-Йорке. Им снова все сошло с рук, хотя этот факт не слишком облегчил тяжесть груза на сердце Корбина. С Линдой все получилось по-другому – когда они убили Клер, было совсем иначе. Клер сама виновата, и Корбином руководила бешеная ярость. Она знала, как сильно он ее любит, и позволила ему верить, что испытывает такие же чувства к нему. И они даже не планировали убивать ее. Просто так случилось, и то только потому, что Клер улыбнулась. Спусковым крючком стала улыбка жалости, адресованная Корбину.
Однако с Линдой было еще кое-что. Прежде всего предумышленность. Это больше похоже на больную, извращенную игру. Корбин начал задумываться, было ли у Генри с Линдой вообще что-нибудь. Он сказал, что да, но мог ведь и солгать.
Корбин все время вспоминал ту вечеринку, воссоздавал в памяти, как Линда вела себя с Генри до того, как он убрался с террасы. Она вроде бы обрадовалась ему, поцеловала при встрече, но не была назойливой или как-то по-особенному ласковой. Она порхала среди всех своих гостей и всем уделяла внимание. Может, она и перепихнулась как-то с Генри, кто знает. Случайная интрижка. Если так, то она никоим образом не обманывала Генри. И Корбина тоже. Генри специально все подстроил, преувеличив масштаб их отношений. Или нет?
Корбин изо всех сил пытался припомнить детали, которые в итоге привели к смерти Линды. Он старался восстановить в памяти то, что происходило после того, как она разбудила его и потащила в спальню.
– Ненавижу спать одна, – пропела она. – Значит, я шлюха?
Корбин вспомнил, что, когда она наклонилась и прикоснулась к нему, от нее несло алкоголем. Она предложила просто обняться.
– А что Генри? Хэнк, я имею в виду.
– Хэнк? – Она немного удивилась. – Думаю, с ним все будет хорошо.
«Она была душой компании», – говорили многочисленные друзья о Линде Алчери после того, как обнаружилось тело. Это была самая распространенная цитата. И никаких упоминаний о бойфренде.
Чем больше Корбин думал об этом, тем больше понимал, что Генри отчаянно жаждал совершить новое убийство, снова проиграть те события в Лондоне, и он спровоцировал Корбина, наврав ему и убедив переспать с девчонкой, которая, возможно, спит с каждым. Это совершенно иная ситуация – совсем не то, что с Клер.
Он все спланировал, зная наперед, что обезобразит лицо Линды после того, как она умрет.
Может, Генри спланировал и убийство Клер в Лондоне?
Он предложил притащить на кладбище нож и лопату.
Для ножа и лопаты была причина, убеждал себя Корбин. Они собирались одурачить Клер, заставив ее поверить, что Генри убил Корбина.
Но зачем брать такой острый нож?
Нет, подумал Корбин. Генри не планировал ничего, потому что именно Корбин толкнул Клер и начал бить ее головой о землю.
В разгар лета после ночной попойки Корбин позвонил Генри по мобильному телефону.
– Привет, дружище. Рад слышать тебя, – обрадовался Генри.
– Заканчиваем, – сказал Корбин. – Все, хватит. Я больше не хочу этого делать.
– Ладно. Расслабься. Мы о чем с тобой говорим?
– Ты знаешь, о чем.
Пауза. В мидтаунской двухкомнатной квартире Корбина включился кондиционер и начал жужжать.
– Чувак, давай не будем по телефону, хорошо? – предложил Генри.
– Разговор окончен. Ты знаешь, о чем я говорю, и я больше не желаю в этом участвовать.
– Ладно. Я услышал тебя. Мы, э-э-э, больше не будем искать девочек, чтобы поиграть с ними.
– Думаю, мы не будем больше болтаться вместе. Это рискованно, и… – подыскивал правильную фразу Корбин. Генри молчал. – Ты здесь? – спросил Корбин.
– Ага, я здесь. Пытаюсь понять, что ты только что сказал.
– Я полагаю… думаю, что по крайней мере пока мы больше не друзья. Я не хочу быть твоим другом.
– Дружище, как угодно, черт возьми. Я услышал тебя, но не горячись, братан. Не забывай о «Полароиде». – Голос Генри изменился, хотя и оставался практически спокойным.
Корбин завершил звонок и вытер вспотевшие ладони о рубашку.
Он надеялся больше никогда не слышать о Генри.
И он не слышал о нем, довольно долго не слышал. До тех пор, пока не встретился с Рейчел Чесс.
Глава 16
Корбин никогда бы не познакомился с Рейчел, если бы вскоре после смерти отца не решил наладить отношения с мамой и братом. Они собирались провести июль и август в нью-эссекском доме на северном побережье штата Массачусетс, и Корбин, который сейчас проживал в бостонской квартире отца, напросился присоединиться к ним на две недели.
Его брат Филип ответил: «Чур я в передней спальне, Корбин. Я всегда там останавливаюсь».
Ответ матери: «Я думала, ты ненавидишь нью-эссекский дом. Ты же помнишь, что на пляже слепни?»
Так или иначе, он поехал. В первый же день он понял, что совершил ошибку. Филип уплыл на лодке, чтобы избежать прибытия Корбина. Мать пыталась любезничать, но он поймал ее взгляд в зеркале, когда она смешивала джин с тоником. На лице было явное отвращение, уголки ее сморщенных губ изогнулись, прозрачные ноздри немного раздулись. Она никогда не любила его. Он узнал это в очень юном возрасте и принял, как любой ребенок принимает законы своей вселенной. По мере взросления он начал понимать, что мать презирала его за то, что он напоминал ей бывшего мужа, и любила Филипа, потому что он похож на нее. Одной из причин, побудивших Корбина приехать к матери после смерти отца, было желание посмотреть, не успокоилась ли она хоть немного, не изменилось ли ее отношение к нему. Все осталось по-прежнему. Он почувствовал это сразу же и, как ни странно, успокоился. Его чуть не стошнило от одной мысли, что мать могла бы его любить так же, как Филипа.
