КОРБИН: Она была великолепной. То, что произошло, ужасно. Я не перестаю думать об этом.
КЕЙТ: Ты знаешь ее друга Джека?
КОРБИН: Нет, не припомню. Кто это?
КЕЙТ: Друг из колледжа. Он знает о тебе.
КОРБИН: Джек? Который?
КЕЙТ: Джек Людовико.
КОРБИН: Как он выглядит?
КЕЙТ: Довольно обычно. Короткие рыжие волосы. Очки.
КОРБИН: И ты говорила с ним?
КЕЙТ: Он приходил сюда, чтобы выяснить кое-что. Остановил меня на улице и расспрашивал.
КОРБИН: Ты говорила о нем полицейским?
КЕЙТ: Да, говорила, но мне кажется, что они еще не беседовали с ним.
В чате снова появилась Марта: «Его там нет».
Кейт переспросила: Ты уверена?
МАРТА: Я колотила в дверь кулаком. Не думаю, что он прячется, – его там нет. Я бы услышала, как он входит или выходит.
КЕЙТ: Спасибо. Какая у вас погода?
МАРТА: С утра – солнце, впервые с тех пор, как ты уехала. Даже не знаю, что было сначала.
КЕЙТ: Марта, я должна бежать. Чмоки-чмоки.
Тем временем Корбин начал прощаться: Нужно идти.
КЕЙТ: Передавай от меня привет Марте.
КОРБИН: Ты говорила с ней?
КЕЙТ: Немножко. Она сказала, что ты выше по статусу, чем я.
КОРБИН: Она привлекательная.
Кейт ничего не написала в ответ, не сразу. Корбин тоже молчал – наступила неловкая пауза, если так можно выразиться применительно к чату.
Кейт наконец откликнулась: Я дам знать, если здесь что-нибудь произойдет.
КОРБИН: Ладно. Пока.
Кейт закрыла свою страницу. Ее знобило, и одеяло не спасало. Она закрыла крышку ноутбука и прижала его теплую поверхность к груди. Почему Корбин говорит, что он в ее лондонской квартире? Если, конечно, он не прячется там, закрыв жалюзи и отказываясь подходить к двери. Такой вариант, конечно, тоже возможен. Марта умела быть навязчивой.
В спальню гордо вошел Сандерс, запрыгнул на кровать и мяукнул. Кейт села. Сандерс спрыгнул на пол и побежал к входной двери. Он пошла следом и выпустила его в коридор, после чего направилась на кухню, чтобы выпить воды. На часах микроволновки светились цифры «6: 26». Похоже, что уже поздно. Неужели она уснула на кровати?
Выпив два стакана воды, она почувствовала, что голодна, сделала себе тост из черствого хлеба и щедро намазала маслом, а сверху медом. Она взяла тост с собой и начала бродить по квартире, везде включая свет и задергивая наполовину приоткрытые шторы. Дверь в одну из гостевых спален была открыта шире – не так, как раньше, – и она зашла туда. В это время суток тусклый свет снаружи создавал видимость большей темноты, чем на самом деле. Она включила ночник, доела тост и облизала пальцы. Спальня была оформлена скорее в женском стиле – на стенах висели фотокопии цветов, на кровати лежало кремовое одеяло. Она заметила легкую вмятину на одеяле и присмотрелась внимательнее. Обнаружила белую ворсинку – шерсть Сандерса – и приложила руку к одеялу. Оно было слегка теплое в том месте, где дремал кот. Вот почему дверь оказалась приоткрыта. Она глубоко вдохнула и вышла из комнаты, оставив свет включенным.
Вглядываясь в темную безоконную пещеру кабинета, она хотела было посмотреть телевизор, но почувствовала, что слишком взволнованна. Вместо этого решила порисовать. Забрала альбом и карандаши из спальни и принесла все в гостиную. Вытянулась на диване и открыла альбом. Кейт хотела снова увидеть портрет Алана, нарисованный в первые сутки ее пребывания в Бостоне. Это было меньше недели назад, а казалось, что прошел год. Она стала рассматривать свое творение. Подумалось, что, в общем-то, удалось уловить его черты, кроме глаз. Они были нечеткими, немного размытыми, не такими, как задумывалось. Она пристально посмотрела на них, по затылку пробежали мурашки. Может, глаза были немножко изменены? Нет, сказала она себе, они просто размазались. Это случилось само собой.
Да, глаза размазались, а все прочее – нет.
«Это я нарисовала?» – размышляла Кейт. «Конечно нет», – сказал Джордж, но она отмахнулась от него. С тех пор как она приехала в Бостон, день слился с ночью, и теперь было сложно вспомнить. Она не раз возвращалась к своим уже готовым рисункам и изменяла их, обычно кончиком пальца. Подчищала линии, добавляла текстуру. Чтобы не доводить себя до безумия, она перевернула лист и нашла чистую страницу. Снова по-быстрому набросала портрет Алана, пытаясь на этот раз не подкачать с глазами. Закончив, Кейт отставила альбом на расстояние вытянутой руки и посмотрела. Это был Алан, но она несколько перестаралась с глазами – он выглядел взбешенным и немного страшным. Потом она поняла, что именно таким и увидела его сегодня утром в глазок. Неужели она ошиблась? Он, наверное, просто волновался из-за того, что она ушла, не попрощавшись. Но нет, рисунок четко и ясно давал понять – Алан был расстроен. Она совершила большую ошибку. Не только потому, что переспала с едва знакомым мужчиной, но и потому, что имела секс с извращенцем-вуайеристом, а может, и того хуже. Она перешла на следующую страницу и быстренько нарисовала лицо Роберты Джеймс. Получилась довольно приличная работа – она великолепно изобразила скулы и черные глаза. А вот губы вышли неидеальными – поджатыми и недостаточно пухлыми. Она вытерла их и пририсовала детективу улыбку. Довольная собой, она подписала эскиз, поставила дату и принялась за следующий портрет.
На дворе уже совсем стемнело. Кейт успела изобразить миссис Вэлентайн, мистера Вэлентайна, еще одну женщину с той вечеринки (забыла, как ее зовут) и, наконец, Джорджа Дэниэлза. Она никогда не переставала его рисовать. Многие психологи говорили, что ненормально зацикливаться на его портретах, но она ничего не могла с собой поделать. Он всегда сидел где-то у нее в голове, и ей становилось легче, когда она вытаскивала его из черепной коробки и переносила на бумагу. Сегодня она нарисовала его таким, каким увидела в недавнем сне – с беззубым ртом и оскалом.
Это был великолепный рисунок, лучший за сегодняшний день. Кейт подушечкой большого пальца начала растушевывать штрихи на лбу и почувствовала резкий укол в том месте, где все еще оставалась заноза. Она уже и забыла о ней. Кейт взглянула на опухшую покрасневшую кожу на пальце и пошла на кухню. Смыла с рук следы угольных карандашей и обыскала все ящики, пока не нашла булавку и коробок спичек. Она прогрела острый конец булавки и пошла обратно в гостиную – там лучше освещение. Расковыряв палец, она увидела-таки колючку и попыталась подхватить ее булавкой, но та засела довольно глубоко. Она попробовала высосать ее, чувствуя при этом вкус собственной крови, но проклятый кусочек деревяшки не сдвинулся с места. Ей бы поискать пинцет, но ее одолевали разные мысли. Что случится, если она оставит занозу в пальце? Выйдет ли она самостоятельно или останется в ее теле навсегда и станет ее неотъемлемой частью?
Она вздрогнула – кто-то опять царапался в дверь. Она же выпустила Сандерса, правда? Кейт положила булавку на альбом, встала и вернулась на кухню. И снова услышала этот звук. Он доносился из-за двери, которая вела в подвал: Сандерс снова сделал круг и вернулся через подвал. Она открыла дверь, но там оказался Алан – он тянул к ней руки, а глаза были дикие и уставшие.
