Через несколько секунд пыль осела. Официантка смотрела ему вслед.
Ещё бы платочком помахала.
– Огнём из пальца пуляться каждая может, – сказал я. – А вот пироги тачать… Никитос – кумир официанток и проводниц…
Никита укатил. Светка бешено чесала запястье.
– Учись печь пироги, – посоветовал я. – И солить волнушки.
– Вот и я ей всё время говорю. А она только блины в микроволновке разогревать научилась!
Из оперы «Отец подкрался незаметно».
– Папа! – Светка капризно топнула ногой.
Прямо семейная идиллия в полный рост.
– А что? Вот мама твоя тоже никак не научится, а я ей тыщу лет уже говорю…
Папаша замолчал, почесался и понюхал воздух.
– Он что, уже умотался?
Вроде как обоняние у него отшиблено. Но Никиту чует. Отцовское сердце волнуется, ха-ха.
– Я же с ним поговорить хотел, а он удрал?! – возмутился отец. – Что он о себе думает? Сопляк, без году неделя…
– Папа! – взволновалась Светка.
– А что папа? Что папа? Тоже мне, боец во ржи! Да я в его годы…
Минуты три отец рассказывал, что он в годы Никиты был в восемнадцать раз его круче, но старших уважал. Светка мрачнела, я допивал чай.
– Увижу – всю бородёнку повыдёргиваю, – закончил отец.
Он схватил чайник и стал пить из носика.
– Он очень торопился, – тут же сказала Светка. – Он боялся, что мостник заползёт в берлогу!
Отец остановил её рукой. Допил, поставил чайник, крякнул.
– Ладно, – сказал он. – Отчаливаем, засиделись. Подгони машину.
Отец бросил мне ключи.
Я отправился к внедорожнику.
Светка права, конечно: в машине воняло изрядно. Надо в чистку отдавать, с таким запахом невозможно ездить.
Он что-то втирал Светке, наверное, говорил, что Некит малолетний обалдуй, что ей ещё рано думать о кавалерах, а если и думать, то о приличных, содержательных ребятах, а не всяких бородатых хулиганах. Светка слушала.
Я подогнал машину, отец устроился за рулём, я рядом, Светка сзади, как обычно.
– В путь, – сказал отец.
И вырулил от «Папы и Оливье» на трассу.
Сначала ехали молча. Отец вёл, Светка дулась, я тоже немного злился. Ведь на самом деле мы бы с мостником этим справились бы, а теперь вот Никита ещё одну звёздочку заработает, а мы… Не наших компетенций это, видите ли, дело.
Скоро дорога стала хуже, с ней слились несколько других дорог, и ещё несколько дорог, и теперь уже непонятно было, какая главная и по какой ехали мы. Появилось движение – трактора, трелёвочники, лесовозы, мотоциклы с люльками, встретилось несколько жёлтых машин, ехавших навстречу, да пара пожарных.
Светка вредничала, тыкала коленями мне в спину через сиденье, скрипела ногтями по стеклу, свистела. Ну ладно.
– А ты немного переиграла всё-таки, – заметил я. – Пару раз. Я не стал при Неките, но переиграла. Несильно, но…
– Это когда это я переиграла?! – немедленно возмутилась Светка. – Когда?!
– Ну, в лесу, например. В сцене, где ты изображала помутнение рассудка от жажды.
– И что? Что тебе там не понравилось?
Светка фирменно злобно прищурилась, я, не оглядываясь, понял.
– Слишком быстро, – ответил я. – Такое помутнение на третьи сутки начинается. Кошки поработят мир, кошки поработят мир… Я чуть не расхохотался!
– Это у нормальных людей на третьи, – перебила Светка. – А у меня психика нестабильная, я могла и на первый задурить. Слушай, я несколько дней строила идиотку с развивающимся реактивным психозом, там всё чётко…
– Всё равно слишком быстро, – настаивал я. – А если бы он прочуял?
– Да ничего он не прочуял бы, – огрызнулась Светка. – Не прочуял. А вообще эти твари совершенно обнаглели. Не видят краёв. И всё больше и больше их…
– Последние дни близки как никогда, – вздохнул отец. – Черви чувствуют воду и выползают на поверхность земли.
Это уж да.
– И будут непременно водой смыты, – тут же добавил отец.
– А люди? – спросила Светка. – Они же… Они же совсем ничего не видят. То есть они не хотят видеть, они живут с широко закрытыми глазами… Никто ничего не замечает.
– Кто хочет тьмы, тот её получает, – философски заметил отец. – И спасутся лишь те, кто хочет спастись. Те, кто впустил спорынью в души свои, будут сметёны, в этом нет никаких сомнений. Надо только подождать.
– Конечно, – Светка потёрла щеку. – Ждать. Дождёмся ли… Ты мне, кстати, папочка, от души оплеуху вкатил…
– Всё должно выглядеть натурально, – сказал отец. – Скандалы, ненависть, страх. Ты была на высоте. А вот тебе…
Отец поглядел на меня.
– Вот тебе достоверности, на мой взгляд, действительно порой не хватает. Не очень-то ты боишься. Страха мало, много интереса. Так нельзя.
– Я, кстати, пару раз испугалась по-настоящему, – сказала Светка. – Я и Никите говорила. В лесу особенно, ну, когда мы на дереве сидели.
– Что там случилось? – спросил отец с исследовательским интересом.
– Мне кажется, это был «колпак», – улыбнулась Светка. – Темнота вокруг, со всех сторон, даже луна погасла.
Отец поглядел на меня.
– Да, «колпак», – подтвердил я. – Когда первый раз попадаешь, впечатлений полные штаны. Действительно страшно.
– Но Марчелито молодцом, – неожиданно похвалила меня Светка. – Я чуть не пальнула, а он меня за руку схватил и давай сказки рассказывать.
Отец одобрительно кивнул:
– Сказки – хорошее решение. Можно молитву прочитать, но если бы начали молиться, он мог догадаться…
– Да от молитвы он бы сразу всё понял!
– Может, и не сразу, – возразил я. – Мостники туповаты. Погрязший в скверне и бесчестье лишается ясности взора, – добавил высоким штилем я.
– И тем не менее впредь нам следует вести себя осмотрительней. Веста, а ты… Ты как полагаешь, это был действительно мостник? – Отец обернулся на Светку.
– Повторяю – в сортах опарышей не разбираюсь, – нагло ответила она.
– Мостник-мостник, – заверил я. – Все признаки. Местные строили ему мост, и он выходил за едой. За это он даровал им успехи в труде, достаток и долголетие.
– Это он тебе сам сказал? – Отец поглядел на меня с подозрением.
– Он, – признался я. – Да ничего особенного, обычный бред, как всегда. Про стадо и зверей в вечерних сумерках, про то, что сами виноваты…
– Это, между прочим, правда, – вставила Светка. – Сами и виноваты.
