Сомёнкова наконец-то положила меч на диван и стала расставлять и зажигать.
– Свечки у тебя отсырелые какие-то, – она чиркала зажигалкой. – Совсем у тебя свечи никакие, не горят почти. И чего они не горят…
Действительно, свечи горели плохо, это и Круглов отметил. То есть совсем почти не горели, от каждой получался лишь малюсенький, с полногтя, огонёк. Но ему казалось, что это не из-за отсыревания. Просто…
В окно влетел камень. Стекло треснуло и тут же разлетелось, рассыпалось в мелкие осколки, ударил ветер и погасил свечи все сразу, одним злым выдохом. Гостиная погрузилась во мрак, только лёд блестел по стенам чёрными прожилками, Сомёнкова схватила Витьку за руку, сжала до боли.
– Спокойно, – прошептал он. – Спокойно…
Темно. Почти ничего не видно, надо снова зажигать. А как – ветер ведь?
Разлетелось второе окно. Так же с оттягом – сначала трещины, потом стеклянный взрыв.
Аня затряслась, Круглов услышал, как скрипят от страха её зубы.
И тут же в дверь постучали.
– А-а-а…
– Сидеть! – Витька схватил её за плечи и вдавил в диван.
– Кто это?!! – задыхалась Сомёнкова. – Кто?! Он здесь, я же говорила, он войдёт…
– Зажигай! – велел парень. – Свечи зажигай!
Сомёнкова стала зажигать. Получалось это у неё не очень хорошо, дрожали руки. И зажигалка уже выдохлась, выдавала больше искр, чем пламени.
Круглов дотянулся до лампы. Заправил керосином. Лампа тоже не хотела разгораться, керосин не воспламенялся, словно солнечная энергия, живущая в нём, отчего-то растворилась, и горючее превратилось в пустую, воняющую нефтью воду.
– Не горит… – Витька отшвырнул лампу.
Сверху послышался звон, вылетело стекло на втором этаже, осколки осыпались по стенам.
В дверь постучали снова. Уже требовательно и настойчиво. БЗВ. Большой злой волк.
Аня заскулила и принялась зажигать свечи быстрее. Она щёлкала колёсиком, поджигала свечку, и тут же гасла другая, и девушка кидалась к ней, чиркала…
С большого пальца слезла кожа, Сомёнкова ойкнула и уронила зажигалку.
Сквозь разбитые стёкла опять дохнуло морозом, и свечи вновь погасли.
Аня завыла.
В дверь уже ударили. Сильно, со стены сорвалась египетская тарелка с видом пирамид.
– Оно лезет… – Сомёнкову уже колотило. – Оно сюда…
Ещё удар. Бум, звук пошёл бродить по всему дому. Бум-м-м, и нет этому конца, нет… Неправдоподобно как, двадцать первый век, чёрт-те что…
Бум.
Перерывы между ударами были недолгие, точно тот, кто стучал, каждый раз задумывался – бить ли ещё. И решал для себя, что да, бить.
Удар.
Удар. Равнодушно, как копр, вколачивающий сваи. И это страшнее всего. Если бы он рычал, если бы корябал дверь с яростью, щёлкал зубами… Нет, равнодушно.
Неотвратимо.
Интересно, чем он так?
Копытом. Точно, копытом ведь.
– Мы умрём, – сказала Аня. – Умрём. А у меня соревнования…
– Там есть выход, – прошептал Круглов.
– Мы исчезнем, я слышала, люди исчезают… Я съела лимонки, у меня теперь отёк начнётся…
– Есть выход. – Витька тряхнул Сомёнкову за плечо. – Слышишь, Ань?
– Какой выход?
– На задний двор, запасной, а там по галерее. Можно попробовать…
– Через лес?!!
Парень кивнул.
Удары продолжались. Как метроном. Как маятник.
– Я говорю, можно попробовать.
Круглов опёрся на костыль и поднялся на ноги.
– Пойдём, Ань! Пойдём… Дверь в кладовке. Там выход.
Он сумел зажечь бенгальский огонь, сунул его Сомёнковой. Двинулись в кладовку.
В кладовке Витька приложил бенгальский огонь к набору сувенирных свечей из Суздаля, запалил. Стало светло.
Он прислушался.
В дверь продолжали колотить.
Парень стащил с вешалки старый отцовский макинтош, надел на Сомёнкову. Увидел коробку с охотничьими спичками, ругнулся, что не заметил их раньше, сунул спички в карманы макинтоша.
– Это что?
– Они обо что угодно зажигаются, – сказал он. – Если что, зажигай, они долго горят…
– Что значит «зажигай»? – удивилась Аня. – Как это «зажигай»… А ты?
– Я остаюсь.
– Пойдём! – она схватила его за руку. – Пойдём скорее! Пока тут оно стучится, мы выберемся!
– Куда? – Круглов указал на ногу. – Куда мы выберемся? Ты иди…
Сомёнкова попыталась поспорить, но он показал ей кулак.
– Ты иди, – повторил он. – Ты спортсменка, ты сможешь. А я его отвлеку.
– Как отвлечёшь?
– Отвлеку, не переживай. И вообще, хватит спорить, иди давай. А то он услышит.
– Я боюсь…
– Не бойся.
Витька открыл дверь на задний двор, осторожно выглянул.
– Калитка открывается рычажком, там, сбоку, – напомнил он. – Иди прямо, окажешься на дороге. Всё. Не оглядывайся.
И он вытолкнул Сомёнкову на улицу. И закрыл дверь.
Удары не смолкали, отлично. Круглов набрал охотничьих спичек. Вернулся в холл.
Темно. Только удары в сталь, доносящиеся как будто с того света. И холод, шевелящийся в ритм с ударами, как будто студень в гостиной колыхался.
Витька зажёг спичку, бросил её на диван. Хорошая вещь – охотничья спичка. Не то что в сырости, под водой гореть может, проверено. И ещё одно полезное качество имеет – сама горит и всё, что вокруг себя, зажигает.
Спичка упала на диван, прожгла кожу и потонула в кокосовой стружке, смешанной с сушёными водорослями. Неплохое топливо. На всякий случай Круглов добавил ещё две спички – и из дивана получился вполне себе нормальный факел. Ну если не факел, то хотя бы источник света.
«Отец меня убьёт, – с ухмылкой подумал он. – Как увидит, что с этим диваном случилось, – так сразу…»
Бум. И колыхание воздуха. Только спичкам всё нипочём, горят. И светлее при них, надо было раньше догадаться.
Бум.
Неприятный сюрприз – возле нижней петли двери откололась штукатурка и открылась кирпичная стена. Дверь слишком тяжёлая, не держит её стена.
Удар. Штукатурка откололась ещё, уже большой кусок, показался штырь, крепящий коробку к стене. Штырь раскачивался.
– Придурок… – сказал Витька.
И тут же добавил уже громче.
– Придурок! – заорал он. – Ну, давай, попробуй!
