– Я же говорила, призрачных собак не бывает, – вздохнула Светка. – Ни призрачных собак, ни призрачных городов. Всё, к сожалению, настоящее.
Светка потопала по земле.
– Нет, когда-то призраки, конечно, водились, – сказала Светка. – Водились, но потом все повыздохли.
– Призраки перемёрли? – усмехнулся я.
– Угу. Дефрагментировались, или сбежали, на крайний случай. Да брось, Марс, ты думаешь, что нормальный призрак может существовать в этом мире?
Мы посмотрели на собаку.
– Нет, Марсик, нет. Все призраки давно погрузились в «Вояджер» и свалили отсюда к чёртовой матери. И правильно сделали.
Светка разорвала пачку с сосисками, достала одну, очистила её от пленки, кинула собаке под нос.
Псина не шелохнулась, не понюхала даже.
– Не хочет, – поражённо сказала Светка. – Собака не ест сосисок.
– Это же лабрадор, – сказал я.
– И что?
– Благородных кровей пёс, он не станет есть с земли, он приучен только из миски.
– Это шутка?
– Нет. Или из миски, или с рук.
– Ладно.
Светка вытряхнула из пачки вторую сосиску, очистила.
– Эй, Бобик! – Светка протянула собаке сосиску. – Бобик, иди сюда!
Плохая идея, подумал я. Но Светка ведь не послушает.
– Иди сюда! – Светка протягивала сосиску.
Собака понюхала воздух и неожиданно двинулась к нам.
– Ого! – только и прошептал я.
Собака приближалась ломающейся походкой, подняв морду, поскуливая и виляя хвостом.
– Иди сюда, Бобичек! – манила Светка. – Тут у нас вкусное!
Вряд ли это был Бобичек, лабрадоров так не наименовывают. Цезарь, Флиппер, Марли, это сколько угодно. Ну, пусть Бобичек.
Бобичек подтянулся до трёх метров, совсем рядом. На этом расстоянии он немного задумался, решая – продвигаться ему дальше? Но сисиски пахли невыносимо, собака тявкнула и подошла к Светке.
– Осторожнее! – посоветовал я.
Светка наклонилась и протянула псине сосиску.
Всё-таки Цезарь. Собака взяла сосиску осторожно и интеллигентно, перехватила зубами, сделала шаг в сторону и быстро, в два укуса сосиску прожевала и проглотила.
– Кушай, пёсик! – умильно произнесла Светка и протянула Цезарю следующую сосиску.
Цезарь съел и её.
Он как-то приободрился, завилял хвостом и после очередной сосиски сел в пыль и, состроив на морде глупое выражение, протянул лапу.
Светка растрогалась и, прежде чем я успел её перехватить, эту лапу пожала.
Цезарь вздрогнул, точно его ударили током. Светка ойкнула и отпрыгнула. Собака завалилась на бок, несколько раз её выкрутила судорога, после чего Цезарь замер, из-под него потекла розовая лужа. Мы отступили.
– Что это?! – потрясённо спросила Светка.
– Сдох, – ответил я.
– Почему? – Светка смотрела на свою руку. – Почему он сдох?!
– Да погоди…
Глаза собаки остекленели. Как-то слишком быстро…
– Из-за того, что я ему лапу пожала?! – с обидой в голосе спросила Светка. – Из-за этого?!
– Не мели чушь! – Я повысил голос.
– А из-за чего?! Из-за чего он помер?! Он ходил за нами, я ему лапу пожала…
– Хватит! – прорычал я. – Он сдох не из-за этого!
– А из-за чего?! Из-за чего?!
Светка стремительно покатилась в истерику.
– Он обожрался! – крикнул я.
Светка замерла. С крыши ближайшего дома сорвалась ворона.
– Он обожрался, – повторил я уже спокойнее. – Давно не ел, а тут слопал три сосиски. Желудок надавил на диафрагму, сердце и не выдержало. Быстро помер, не мучаясь.
Объяснение хиленькое, но правдоподобное.
– Сердце… – Светка растерянно смотрела на свою руку.
– Угу, – продолжал врать я. – У лабрадоров вообще очень слабое сердце. Это рыбацкие собаки, им плавать нужно каждый день, нагрузки нужны. А если без нагрузок, то ожирение быстро случается – вот и умирают. Пойдём отсюда.
– Пойдём… А как же он? – Она посмотрела на собаку. – Он так и будет здесь лежать?
– Я… Не знаю. А ты что предлагаешь?
– У меня есть салфетки, – сказала Светка и достала из рюкзачка пачку влажных салфеток. – Надо его убрать с дороги.
Я уже не стал спорить, взял салфетки. Мы ухватили Цезаря за лапы, я за задние, Светка за передние, и стащили в канаву, лучше ничего не смогли придумать. В канаве он лежал как-то нехорошо. Прилетели красные мухи и стали кружиться над псом, я взял нарвал травы и закидал собаку сверху.
На ближайшей колонке мы вымыли руки. По два раза.
– Глупо всё как-то, – сказала Светка. – Всё очень глупо, ты не находишь?
– Обычно, – возразил я. – Обычный день в провинции. Пошли гулять, встретили собаку, собака сдохла. Рутина. Такое каждый день по сто тысяч раз происходит.
Невыносимая скука.
Триста километров скуки.
Триста километров скуки и дохлых собак в канавах.
Оставшийся день был долог и, разумеется, скучен, тянулся и тянулся, и не было ему конца. Это из-за собаки, она всё испортила. Мы бродили и бродили по Холмам. Хотя особенно бродить здесь было и негде, все улицы, включая набережную, сходились к площади, и мы постоянно оказывались на ней и смотрели на плотников. Светка говорила, что это не случайно и повелось с восемнадцатого века – это она про площадь. Граф Потёмкин обсуждал с матушкой Екатериной Великой, как лучше строить города, какой формы – радиальной или кольцевой, сам граф был за кольцо, но матушка положила руку на карту и молвила «граду бысть». Так города и стали в виде ладони строить, и получилось вполне себе неплохо…
Она болтала и болтала о разной необязательной ерунде, но я понимал, что она думает про этого пса. Да и я про него думал. Думал и думал.
Мучительный день. Ничего не происходило, или какие-то пустые и ненужные вещи происходили, и было не очень жарко, и не очень прохладно, и стук топоров доставал везде, и мне уже казалось, что и у меня начали чесаться руки. Этот город…
Этого города вокруг было так много, что я начал задыхаться.
В пять часов мы вернулись в пеньковый техникум. Настроение у нас испортилось, эта собака никак не выходила из головы.
Сходили к медсестре, и та ещё раз попыталась дозвониться до отца. Однако ничего нового мы не узнали. Медсестра долго слушала в трубку, долго разговаривала с кем-то на другом конце провода, снова слушала, снова разговаривала, потом сообщила нам, что никаких изменений в состоянии папаши не произошло. Он всё ещё без сознания. Однако завтра должен вернуться из отпуска главный сорочинский нейрохирург, неплохой специалист, очень опытный, он посмотрит отца, и всё образуется.
