– То есть если строят мост, то год удачный, так? – уточнила Светка.
– Угу, так и есть. Если мост есть, то год богатый. Но и обратно тоже действует.
– Это как? – спросил я.
– Если год плохой, то можно построить мост на тот берег, – сказал Валерик. – И тогда…
В глазах у него промелькнуло что-то, то ли страх, то ли стыд.
– И тогда всё наладится, – закончил он.
Валерик отобрал у меня пустой лоток из-под пастилы и стал старательно закрывать его крышкой. Но как-то у него не очень получалось, крышка не садилась на место, соскакивала.
– Этот год плохой? – вкрадчиво поинтересовалась Светка.
– Ага, худой год, – поморщился Валерик, оставил крышку, смотрел в сторону. – Снега мало выпало, земля промерзла сильно. А тут ещё спорынья. Да вы, наверное, видели – все поля подъела. А на картофельниках проволочник, а в подполах бронзовки вот такие!
Валерик показал. В пол-ладони бронзовки, настоящие звери.
– И плесень чёрная по стенам…
– И птицы падают, – перебила Светка.
– Что? – вздрогнул Валерик.
– Птицы падают, – повторила Светка. – Мы тут когда в первый день ночевали, нас чуть дохлыми попугаями не завалило. Птицы у вас тоже падают то и дело?
– Не знаю… – Валерик снова стал в сторону смотреть. – Иногда вроде падают. Ну что, пойдём?
Валерик улыбнулся.
– Нам ещё позавтракать, – сказала Светка.
Аппетит был сбит пастилой, но пройти мимо столовой не получилось, наша безымянная повариха не выпустила нас в город без завтрака. Мы ей пытались объяснить, что там, в городе, на фестивале наверняка будут угощения, но повариха неожиданно запустила слезу. Стала причитать, что она не виновата, что она готовит, как умеет, зато от чистого сердца, и если никто не будет кушать её стряпню, то её штатную единицу прикроют, она лишится работы, а в наши дни работы не найти, хоть о стену бейся, а у неё внук маленький с лактозной непереносимостью, и приходится покупать очень дорогое детское питание…
Пришлось позавтракать. Рисовая каша, компот из китайских яблочек, черничный пирог и творог с мёдом, брусникой, толокном и непонятно откуда взявшимся хвойным ароматом. Повариха, конечно, прибеднялась, готовила она отлично, богато готовила.
После черничных пирогов и каши не хотелось уже ни на какой фестиваль древесно-стружечных искусств, но Валерик принялся убеждать. Сначала он говорил, что там будет весело, потом канючил, что будет очень весело, что такие события надо видеть, что только на Холмском фестивале можно лицезреть таких виртуозных работников коловорота и фуганка.
Уговорил.
Валерик этому явно обрадовался и, пока мы спускались по липовой улице Вопленко от пенькового техникума до чипка «Продукты», успел рассказать про то, что этот фестиваль – лучшее, что случается в городе за целый год. Что там интересно. Что там весело. Что там вкусно. Что нам понравится.
Я не сомневался. И Светка не сомневалась.
На улице было безлюдно, но со стороны центральной площади слышались музыка и мегафонные голоса.
– А мост? – спросила Светка. – Мост успели достроить?
– Не, – вздохнул Валерик. – Но мост всегда не успевают к фестивалю, фестиваль сам по себе, мост сам. Там и без моста хорошо будет, вот увидите.
Навстречу нам шагали плотники. Усталые, в пропотевших робах, в широких монтажных поясах с засунутыми за них топорами, видимо, целую ночь мост поднимали. Курили и о чём-то разговаривали, рядом с нами замолчали и сигареты в сторону отбросили, прошли мимо в облаке из запаха рубленого дерева и олифы.
– У вас что, в городе с курением борются? – спросила Светка.
– Да, борются… наверное, – улыбнулся Валерик. – Курение – очень вредная привычка…
Я оглянулся. Плотники остановились и смотрели нам вслед.
– Чего это они? – спросила Светка.
– Ничего, – тут же ответил Валерик. – Стоят отдыхают. Думают, как курить бросить.
– Ну-ну… – Светка пнула камень.
Она остановилась, повернулась и уставилась на плотников исподлобья, и волосы ещё на глаза напустила, точно как злодейская из фильмов ужасов девочка. Жаль, что блондинка. Но мужикам хватило, плотники тут же развернулись и пошагали дальше.
– Вообще, у нас очень вежливые люди живут, – рассказывал Валерик. – Все друг другу помогают, праздники вместе отмечают, дни рождения…
Площадь приближалась. Даже издали было видно, что там проходит городской праздник. Мне стало кисло от скуки, все эти праздники я с детства недолюбливал.
– Слушай, Валерик, а ты ведь в музее был? – опять спросила Светка.
– В каком музее?
– Да что ты придуриваешься, понятно в каком. В вашем, в краеведческом.
– Да, ходили как-то с экскурсией, – пожал плечами Валерик. – А что?
– Картины видел?
– Картины? – Валерик оглянулся. – Да, видел…
Он как-то заволновался и снова оглянулся, точно опасался, что за ним кто-то наблюдает. Светка продолжала:
– А помнишь, там есть такая картина, «Пир» называется?
– «Пир»? – Валерик почесал подбородок. – Что-то не помню…
– Там нарисовано… – начала рассказывать Светка.
– Да-да! – тут же вспомнил Валерик. – Да, вспомнил. Страшная такая картина ещё.
– Точно. Страшная. А кто там нарисован?
Валерик снова оглянулся. А Светка наседала.
– Кто там нарисован? – Она взяла Валерика за руку.
– А я откуда знаю? – Валерик пожал плечами. – Волк какой-то, кажется. Волк охотится на корову… Да мне эта картина не понравилась, я на неё только мельком поглядел.
– Понятно, – кивнула Светка. – Мельком поглядел. А ты никогда не видел его?
– Кого? – не понял Валерик.
– Волка этого?
– Нет! – Валерик вырвал руку. – Это же картина! Я его не видел…
Валерик вдруг срулил в сторону. Мы шагали по улице Вопленко, и до площади было уже недалеко, а Валерик отбежал от нас вправо и свернул на тропинку между заборами.
– Псих, – усмехнулась Светка. – Ну, хоть отстал.
– Я его понимаю, – сказал я. – Кому захочется рассказывать про такую гадость? А с чего ты вдруг вспомнила?
– Не знаю… Вспомнилось.
Бамц!
Над площадью взвилась красная ракета, лопнула в воздухе, рассыпалась искрами.
– Фальстарт, – предположил я.
– Могу поспорить – этой картиной тут детей пугают. – Светка не обратила внимания на запущенную ракету. – А как ещё объяснить, что она в местном музее висит? Ты бы стал такое в музее держать?
