– Побудь тут, – сказал я Светке. – Я на минуту, найду дверь…
– Я буду свистеть, – снова сказала Светка и рассмеялась.
Плохо она смеялась, по звуку как консервные банки, привязанные к катафалку молодожёнов. Жестяной смех, точное вот определение.
Я оставил Светку и обошёл хижину кругом. Ничего, чем можно завалить вход. Поодаль, метрах в ста, валялась мёртвая сосна, вывороченная с корнем и сгнившая, я добрался до неё и оторвал пласт коры в собственный рост. Кора была трухлявая и ломкая, но лучше ничего всё равно нет.
Оттащил кору к хижине и изнутри заставил ею вход. Получилась убогая дверь, развалится от первого же лёгкого пинка.
Светка уже спала, свернувшись на этом самом плоском камне, мне это не понравилось, что она на камне, нельзя на камне спать, легко простудиться, легко воспаление лёгких…
Я попытался взять её за руку и стащить на землю, но запнулся и сам упал на этот камень. Почему-то он оказался тёплым и удобным; едва я коснулся этого странного, странного, странного камня, как почувствовал, что тоже хочу спать. Глаза закрылись, я зевнул, мир вокруг податливо исчез, проваливаясь в сон, я подумал – плохая это идея с хижиной. То есть очень плохая, дряннейшая. К нам через эту гнилую дверь может проникнуть кто хочет, а мы со Светкой никуда убежать не сможем. Ловушка, вот что я подумал. Но сил что-то сделать у меня уже не осталось.
Проснулся неожиданно резко.
Я продолжал лежать на камне, Светки рядом не было. Она стояла в тёмном углу.
– Старик! – визжала Светка. – Старик! Я видела его!
– Спокойно, – негромко сказал я. – Всё в порядке…
Я поднялся.
– У него красные глаза! – шептала Светка. – У него красные глаза, красные глаза, он смотрел на меня…
Она озиралась, дико, бешено, нос дергался вместе со щекой.
– Здесь нет никакого старика, – попытался я её успокоить. – Здесь только мы с тобой, только мы.
– Он там! – крикнула Светка. – Там, снаружи! Он смотрит! Он на меня смотрит! Там!
Я выглянул в щель.
Лес. Ночь, но всё равно было светло, казалось, что свет исходит от этих белых деревьев и от белого мха. И если вчерашняя ночь испугала меня тьмой, то этот свет испугал меня не меньше.
Я не увидел там красноглазого старика, нет, не увидел. Но красный отблеск… Он перекатывался между деревьями, как катится кровавый желток по раскалённой сковороде, и теперь он выглядел уже не так. Не прозрачно. Наверное, из-за белого цвета. Наверное, из-за страха и усталости. Не знаю. Но отблеск утратил воздушность и теперь выглядел вполне вещественно и осязаемо.
– Нет там никого, – сказал я.
– Есть! – зашептала Светка. – Старик! Гнусный красноглазый седой старик! Он там! Он пришёл за мной!
– Это сон, – попытался я её успокоить. – Сон всего лишь. Мы устали, теперь нам чудится разное…
– Ты тоже его видел, – Светка выступила из тени. – Ты его видел!
Выглядела она ужасно. Под глазами чёрные круги, по лицу под кожей прорезались тёмные венки, волосы слиплись и свисали верёвками. Рука сильнее не распухла, но пальцы не двигались, кожа вокруг расчёса стала красной и гладкой, если краснота поползёт к локтю…
– Это страшный сон, – снова сказал я. – Только страшный сон. Как и вчера…
– Это не сон. – Светка подошла ко мне. – Не сон…
– Ложись. – Я взял Светку за руку. – Тебе надо поспать.
Рука у неё стала горячая и сухая, у Светки начинался жар, тепло из плоского камня словно перетекло в неё.
– Он здесь, – обречённо сказала Светка. – Мне не уйти от него, он меня выбрал…
– Прекрати, – попросил я.
– Он меня выбрал, – всхлипнула Светка. – И послал мне белых птиц, как знак… И собаку, как знак… А все вокруг смотрели. Стояли и смотрели, они всегда смотрят…
Луна где-то там, в небе, сместилась, и свет, проходящий сквозь щели хижины, упал на камень. И я вдруг увидел, что на камне прорисовался силуэт человека.
– Всё будет хорошо, – Светка улыбнулась. – Всё хорошо…
Дёсны у неё распухли и стали подсачиваться кровью. Светка легла на камень, ровно в эту впадину, образовавшуюся от…
Тех, кто лежал на этом камне раньше.
Я сел на землю рядом.
Свет продолжал проникать в хижину с разных сторон, ночь длилась. Сердце моё стучало в горло, и я никак не мог его остановить.
– Они всегда смотрят, они всегда ждут, – бормотала Светка, – чтобы потом подобрать то, что осталось от пира… я боюсь, Марсель… сильно боюсь… а не надо бояться, не надо… это не страшно, Марсик, не страшно…
– Прекрати, – снова попросил я.
– Нет, это не страшно… совсем не страшно и не больно, когда тебя едят заживо…
– Прекрати, – тупо попросил я. – Прекрати, пожалуйста.
– Я виновата, – Светка дышала с трудом. – Я виновата… Мама была бы жива, мы бы не уехали из нашего дома, папка не мог в нём больше жить, мы бы не уехали…
Я уже не просил её прекратить.
– Ты помнишь наш дом? – хрипела Светка. – Наш дом у реки, там так хорошо… Там много воды, там два ключа, текущих в деревянных колодах, там самая вкусная в мире вода. И георгины там. Сейчас никто не любит георгины, а я люблю, если их много вырастает, они колышутся под ветром… они яркие…
Я не перебивал. Разговоры сильно утомляют, особенно ночные разговоры, я знал про это. Светка скоро утомилась и уснула снова, и на этот раз спала, не просыпаясь, хотя и беспокойно. Ворочалась, ловила кого-то руками, вздрагивала и скрипела зубами. Но я её не будил.
Сам я уснуть не мог, так и сидел на земле, смотрел в щели на луну и на звёзды, прислушивался к лесу. Время тянулось медленно и мучительно. Я пытался занять себя мыслями, вспоминал отца и пытался вспомнить георгины и родники, текущие по выдолбленным колодам, но не мог. Потому что никакого дома у реки у нас никогда не было.
Никто не пришёл. Солнце поднялось. Я не видел его сквозь облачность, но стало светло и легко, так что я понял – солнце взошло. Я пнул кору, она рассыпалась в красное крошево, и я выбрался наружу. Утро, надо искать воду. Я сам уже с трудом держался без воды, Светке же ещё хуже.
Утро было другим. Не свежим и не прохладным – сухим и безжизненным, просто сменился свет.
Я выбрался из хижины и сделал несколько шагов.
Никто не пришёл?.. Это было не так. След. Возле упавшего дерева, в песке у вывороченных корней. Раздвоенное копыто. Как у кабана. Как у кабана, который любил расхаживать слепым и мёртвым. След. Но я его не заметил.
Никакой воды тут нет. И никакая роса сюда не опускается, тут пустыня, с неживыми деревьями и пепельной землёй. Воды не найти.
Я вернулся в избушку.
