Светка спала, лежа на камне. Он стал ещё теплее, и…
В утреннем и ещё холодном свете я увидел, как в белом камне расходятся тонкие розовые вены.
Я похлопал Светку по плечу.
– Лучше бы я умерла, – сказала Светка. – Знаешь, под утро мне стали сниться удивительные сны. Светлые… Марсель, ты всегда всё портишь, чего ты лезешь… Я устала.
– Я знаю.
– Я устала и никуда не пойду, – заявила Светка. – Буду тут лежать и лежать, и ты меня не сдвинешь, мне тут хорошо.
Но я её, конечно, сдвинул. Я схватил её за левую руку, за запястье, и потянул на себя. Светка сползла с камня, бухнулась на пол, открыла глаза. Поморщилась.
– Марс, почему ты такой упёртый? – спросила она. – Почему, когда надо чуть-чуть полежать, ты обязательно меня куда-то волочёшь?
– Как себя чувствуешь? – спросил я.
– Паршиво, – ответила Светка. – А ты? Ты что, лучше?
– Я тоже паршиво. Нам надо обязательно найти воду. Если сегодня не попьём…
– Это будет что-то ужасное, – зевнула Светка. – Ладно, уговорил…
Светка поднялась на ноги. И даже без моей помощи. Несколько секунд она стояла не очень уверенно, балансируя, пытаясь поймать и удержать равновесие. Она его удержала.
– Вот видишь, – сказал я. – Достаточно взять себя в руки.
Светка поглядела на свою правую руку, понюхала рану.
– Кажется, не загнило, – сказала она.
Потому что тут сухо. Хоть в чём-то повезло. Если бы влажность, то рана наверняка загноилась бы, а так подсохла.
– Идти сможешь?
Светка кивнула. И мы потихоньку пошагали в сторону… В какую сторону, я не очень хорошо представлял, подальше от этой избушки. И плана у меня особого не имелось, я собирался идти и идти, пока куда-нибудь мы не придём.
Светка всё-таки отдохнула за ночь, и кое-как мы шагали, волочились. Лес не менялся, оставался серо-белым и пепельным. Я оторвал от куртки две железные пуговицы, одну себе, другую Светке, чтобы выделялась слюна и язык не слипался. Надолго этого не хватит, но… Другого ничего под рукой нет.
– Я подавлюсь твоей пуговицей, – сказала Светка и закинула пуговицу на язык. – Это достойная смерть. И ты подавишься, будем лежать, подавившиеся, рядком, и нас не найдут. В лесах никогда никого не находят. Но не потому, что тут глушь, а потому что тут полно кошек.
– Откуда тут кошки? – не понял я.
– Как – откуда? Сбежавшие от хозяев. Их тут полным-полно, куда ни глянь, только прячутся сильно. У них тут целые колонии, ты представляешь?
Я не ответил. Светку опять понесло, понятно. Обезвоживание ведь, клиническая картина. Мозг состоит из воды, если воды нет, он ссыхается, извилины заплетаются друг о друга и начинают чудить.
– Поэт что-то знал, я всегда подозревала.
– Ты о чём?
– Ах, как много на свете кошек, нам с тобой их не съесть никогда, – продекламировала Светка. – Как?
– Там же по-другому, – осторожно возразил я. – Ах, как много на свете кошек, нам с тобой их не счесть никогда. Не счесть, а не съесть.
– Ерунда, – хмыкнула Светка. – Кому придёт в голову считать кошек? Бессмысленное занятие.
– А кому придёт в голову их есть? – спросил я.
– А ты, я гляжу, кошатник… – Светка поглядела на меня с подозрением. – Ладно, побудь… Из всех кошатников я знаю только одного приличного – Никиту… Но я-то реалистка! Слушай, изначально в этом стихотворении было как раз «съесть», но кошачьи агенты уже тогда проникли в высшие эшелоны…
Светка ткнула пальцем вверх.
– Это международный заговор, – сказала она по секрету. – Кошколюбы и мимимисты захватывают власть над миром, поэт в своей гениальной вспышке вдохновения хотел нас предупредить! Но его заставили изменить стихотворение, угрожали, довели… И он поменял «съесть» на невразумительное «счесть». Зачем нужно считать кошек? Бред, фантастический бред. Чем там, кстати, заканчивается стих?
Я повспоминал и вспомнил.
– Из кота того сделали шапку, а её износил мой дед, – сказал я.
– Вот! – Светка качнулась, я успел поймать её за плечо. – В этом стихотворении символически отображена извечная борьба между кошкой и человеком! А заодно предупреждение.
– Какое?
– Если мы из них не сделаем шапок – они сделают их из нас! Всемирная кошачья история будет переплетена в кожу конюха Андрея! Кошки восстанут. И месть их будет страшна! Надо готовиться к этому дню, за нами уже летит самолёт, – сказала Светка.
– Что? – не понял я.
– Самолёт, – повторила Светка. – Уже вылетел за нами из пылающего Асгарда.
– В Асгарде в это время года нелётная погода, – ответил я. – Это во-первых. А во-вторых, наш папенька давно просрочил билеты. Так что самолёт не полетит, можно не рыпаться. А кошки восстанут ещё не скоро.
– Вечно ты со мной споришь, – отмахнулась Светка. – У тебя предназначение такое – со мной спорить, не можешь не поспорить. Я тебе про кошек говорю, а ты про какие-то нелётные погоды. Кошки безжалостны и беспощадны…
Раньше я за ней не замечал. Такой котофобии. Нет, нужно срочно попить. Если не сбросить жажду, то скоро он приземлится. Самолёт, вылетевший из Асгарда.
И только я об этом подумал, как увидел воду.
Сначала решил, что это такой мираж, они ведь не только в пустыне случаются, но и хоть где, на ровном месте. Я увидел ручей. Вернее, ручеёк, неширокий, может, в две ладони шириной. Вода. Она бежала по сухому мху, журчала и блестела. Я почувствовал, как желудок свело, я сделал шаг к ручью.
Светка оттолкнула меня и в два прыжка подбежала к воде.
– Стой!
Но Светка уже зачерпнула воду ладонью и несла её ко рту.
Я ударил её по руке, схватил покрепче, заломил и уронил.
– Хватит, – сказала она. – Хватит, Маркел, я серьёзно тебе говорю – я устала. Почему воду-то нельзя пить?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Мне не нравится… этот ручей.
– Ручей как ручей, пусти.
Светка дернулась, но вырваться не получилось.
– Ты же обещал воду, – сказала она. – Вот вода…
– Это неправильный ручей.
– Чем же он неправильный?
– Не знаю.
– Отпусти.
– Пить не будешь?
– Не буду, если ты такой уж псих.
– Отпускаю.
Я отпустил.
– Ты свихнулся, вот чем он неправильный, – сказала Светка. – Я сейчас всё пойму, только сяду…
Светка не могла подняться. Лежала на мху. Я подтолкнул её в плечи, она села и уставилась на ручеёк, извивавшийся возле её ног. И я тоже уставился.
