Вот почему, — а в этом я убежден, — удар следователей был нанесен именно по мне… Клеветническая кампания против Лигачёва серьезно повлияла на развитие политических событий в стране, более того, можно говорить о том, что она подтолкнула развертывание клеветнической кампании против коммунистов, КПСС…».
Кампанию «за» Гдляна и Иванова начал журнал «Огонек», продолжили ее телепрограмма «Взгляд» и либеральные программы Ленинградского телевидения. Но, когда вскрылись «сталинские» методы выбивания показаний — стали появляться статьи, ставившие под вопрос деятельность следователей.
В «Литературной газете» в 1989-м вышла статья Ольги Чайковской «Миф». Чайковская — опытнейшая и авторитетная журналистка, мастер «судебной» темы. То есть — весьма серьезный автор. В своей статье она привела письмо директора совхоза А. Раджапова, которого вынуждали признаться в даче взятки секретарю Каракалпакского обкома партии. Раджапов не согласился. И что же? Следователи «стали угрожать мне, — писал Раджапов, — что посадят меня между уголовниками, а им подскажут, чтобы они делали со мной все, что хотят, пусть тебя топчут, убивают (подлинных их слов написать просто невозможно), тогда ты как миленький напишешь все, что от тебя требуют. Пошлость, низменный жаргон, уличный мат и похабщина были для следователя нормой разговорной речи. Если бы мне сказали, что подобное возможно в наше время, вряд ли бы я поверил».
Чайковская писала о тех случаях, когда подследственные не выдерживали угроз, истязаний и подписывали все, что им подсовывали следователи. Некоторые в ходе следствия кончили жизнь самоубийством.
Вскрывался своего рода политический карьеризм следователей. Они пытались набрать очки в перестроечном покере… Того самого Смирнова, бывшего заведующего сектором Отдела оргпартработы ЦК КПСС (именно как человек, близкий к Лигачеву, он заинтересовал следователей), а впоследствии второго секретаря ЦК компартии Молдавии. Он с начала предъявления обвинений откровенно признался, что, действительно, получил от знакомого узбека шкурку ягненка, оплатив ее стоимость. Однако, «раскалывая» его на признание в коррупции, следователи не только оформили злополучную шкурку как взятку, но и домогались признать получение взяток на десятки тысяч рублей; после проверки прокуратурой уголовное дело в отношении Смирнова было прекращено. Лишь второй секретарь ЦК Узбекистана Тимофей Осетров, несмотря на двухлетний мучительный срок пребывания в тюремном застенке, оставался непреклонен и тверд, как гранитная скала, разоблачая карьерные и противоправные методы следователей. Лигачев вспоминал: «Я знал Осетрова как добропорядочного и заслуженного работника партии, но его арест и помещение в следственный изолятор произошли задолго до начала моей службы в прокурорской системе. Впоследствии он потерял здоровье, но был полностью реабилитирован судом; жаль, что слишком поздно мне пришлось принять участие в незавидной судьбе этого прекрасного человека».
Кстати, Гдлян и Иванов говорили о родственных связях Осетрова с Лигачевым…
Гдлян и Иванов перешли к активной обороне. Иванов голосил на весь Ленинград, на весь Союз: «Многие избиратели спрашивают, почему не ведется борьба с мафией в Ленинграде и кто из высших чинов в Москве проходит по уголовному делу. Дело в том, что борьба не ведется потому, что государственная политика сегодня — это политика полного сворачивания борьбы с организованной преступностью. А бороться можно везде. К сведению ленинградцев можно сказать, что в числе лиц, которые фигурируют в нашем уголовном деле, имеется фигура бывшего руководителя Ленинграда товарища Романова. Кроме всего прочего, в деле замелькали такие фигуры членов Политического бюро, как товарищ Соломенцев, товарищ Лигачев, бывший председатель Верховного суда Теребилов. Очень беспокоит на сегодняшний день та ситуация, которая сложилась вокруг Лигачева. Нас очень беспокоит усиление позиций этого человека с учетом того сдвига вправо, который мы наблюдаем в сегодняшней политике, это не может не вызывать существенного беспокойства. Я не говорю о виновности или невиновности этих лиц. Я на сегодняшний день говорю то, что дело в дальнейшем будет свернуто. Я прекрасно себе отдаю отчет в том, что я сейчас говорю. И я готов нести полную ответственность за свои слова».
Послушаем и противоположную сторону. Прокурор Сухарев, который убедился в гдляновских «перегибах», утверждает: «Так, усомнившись в "чистосердечности" показаний Усманходжа-ева, я трижды участвовал в его допросе, учинил ему очную ставку с бывшим Генеральным прокурором Союза Рекунковым, якобы получившим от него две крупные взятки. И хотя он вскоре отказался от оговора, я, тем не менее, решил еще раз перепроверить первичные показания. Элементарные вопросы о месте вручения взяток, достоинстве денежных купюр, месте их хранения в момент вручения, сначала поставили подследственного в затруднительное положение, а затем вынудили признаться в лжесвидетельстве как вынужденной мере ввиду неоднократных угроз насилия над ним, его женой и дочерью. Расхожее выражения Гдляна и Иванова "намазать лоб зеленкой", т. е. применить статью о высшей мере наказания УК, не раз использовалось для психологического давления с целью вынудить узника дать требуемые показания. Сопоставления протоколов допросов других арестованных выявили идентичность "новаторского" метода расследования, применяемого Гдляном, Ивановым и их подручными».
Прошло время — и в этом сложном деле легенды плотно переплелись с фактами, а факты — с различными трактовками. Вот и Николай Иванов удалился в воспоминания: «Нашу с Гдляном работу часто связывают с печально известными "хлопковыми делами" к которым мы никакого отношения не имели, Расследованиями по ним занимались следователи из Узбекистана, которые привлекли к ответственности около 30 тысяч человек низшего и среднего звена, что дало повод говорить о геноциде узбекского народа. Мы же за шесть лет следствия привлекли к ответственности и арестовали всего 62 партийных и прочих деятеля. Мы занимались тем, чем сегодня фактически никто не занимается: коррупцией в высших эшелонах власти. Уровень привлекаемых ныне лиц ограничивается самое большее губернаторами. Смысл же нашей работы был таков: недосягаемых быть не должно. Вот почему любое упоминание об успешных расследованиях прошлых лет на фоне нынешнего вырождения прокуратуры сейчас не к месту. И мне понятны мотивы тех, кто и поныне отзывается о нас с Тельманом Хореновичем в негативном плане. Значит, зацепили, не зря работали.
Масштабы хищений и коррупции в Узбекистане нас потрясли, в них были вовлечены миллионы людей. Уголовный закон в подобных ситуациях бессилен, тут нужны политические решения. Такие, как объявление амнистии на территории республики, — с этим предложением мы и обратились к своему начальству. Но от нас отмахнулись и рекомендовали действовать, как по "хлопковым делам", по которым к уголовной ответственности привлекали тысячи "стрелочников". Но этот путь нам казался несправедливым и даже аморальным. Мы решили привлекать к ответственности лишь организаторов преступлений — партийных и советских руководителей, министров, генералов, а взяткодателей, ставших их жертвами, тысячами освобождали от наказания. Этой линии мы придерживались все годы расследования, за что нас и поныне не жалуют коррупционеры.
На 1984 год наметились очередные кандидатуры: первый секретарь Бухарского обкома партии Каримов и министр внутренних дел Узбекистана Эргашев. Однако как только начальство узнало, в каком направлении мы собираемся разворачивать дело, как услышали окрик заместителя Генпрокурора СССР Сороки: такого уровня руководителей еще не трогали. И тогда пришлось пойти на нарушение служебной субординации: мы перестали докладывать наверх о новых криминальных эпизодах, которые выявляли в отношении этих лиц. И лишь когда проделывали всю работу, предъявляли начальству факты об огромных взятках и требовали санкцию на арест.
