– И это только бумага. А где унитазы?! Унитазы где итальянской фирмы “Писсио Ккакалли́”, я вас спрашиваю?! Двадцать штук! Когда в туалетах до сих пор саратовский “СамСрам” стоит! Ох они у меня попляшут… – погрозил я кулаком в сторону двери, а Лебедева, задышав глубже, пуще прежнего принялась обмахивать вспотевшее лицо. – Жарко тут? – участливо спросил я, обратив внимание, что у той покраснела даже шея. – Может, прервёмся, выйдем?
– Жарко… – ответила женщина чуть невпопад и расстегнула ещё одну пуговицу, открывая ложбинку между полных грудей.
Момент, когда меня внезапно начали целовать, я пропустил. Просто вдруг в один миг опрокинуло на ворох одежд, и я почувствовал жадные разгорячённые губы женщины, остервенело принявшейся срывать с меня одежду.
Она на секунду оторвалась, чтобы влить мне в рот пузырёк с зельем, а затем вновь накрыла его своими губами.
Прижатый весом немаленькой завхозши, я едва мог пошевелиться.
– Вероника Матвеевна…
Но тут она, почувствовав, что я уже готов, резко села сверху, и я застонал:
– О да, Вероника Матвеевна...
На прошлый раз, когда я её ублажал, так сказать, в порядке очереди, было совсем непохоже. Тогда между нами случился рутинный секс, словно она занималась физкультурой, да притом из одних лишь соображений пользы для здоровья. Здесь же происходил шторм, ураган, не меньше. Она скакала на мне с частотой отбойного молотка, мощными ударами вбивая в кучу тряпья.
Наконец, минут через пятнадцать интенсивной долбёжки, она с протяжным рыком кончила и отвалила. Тяжело дыша, отошла, натянув приспущенные трусы, уселась снова напротив, смахнула пот и, пошарив в карманах, достала и кинула мне дозу антистояка.
– Предусмотрительно... – протянул я, садясь и ловя пузырёк. Выпил. Дождавшись, когда возбуждение спадёт, натянул штаны, задумчиво глянул на завхозшу.
– Что смотришь? – хрипло пробурачала та, угрюмо зыркнув в ответ.
– Да так, – усмехнувшись, я пожал плечами, – просто меня ещё ни разу не опаивали насильно. Вот, пытаюсь осмыслить.
Женщина отвела глаза, достала откуда-то пачку сигарет, вытащив одну, зажала фильтр зубами, но так и не зажгла, лишь помусолила во рту и со вздохом убрала обратно.
– И почему? – спросил я, внимательно рассматривая Лебедеву.
Та опять вздохнула, но ответила, чуть помедлив, в пустоту:
– Ты парень, к тому же красивый.
– Не удержались… и, плюнув на приличия, решили меня изнасиловать, – я скептически хмыкнул, – просто потому, что я красивый парень?
– Не только… То, как ты себя вёл, твои разговоры, твой гнев и, наконец, то, что мы тут одни – это меня так завело, что я просто не смогла удержаться.
– Понятно…
Женщина вновь покосилась на меня:
– Жаловаться к боярыне пойдёшь?
– А должен? – поинтересовался я, действительно пытаясь решить, что делать в такой нестандартной ситуации. Причём всё произошло настолько неожиданно, что секс-фу, которое теоретически помогло бы от завхозши отбиться, я не то что не успел применить – я про него даже не вспомнил, ошеломлённый таким натиском.
– Ну, ты же теперь фаворит. А я, значит, покусилась…
– Дело не в том, что я фаворит или ещё кто, – сказал ей, заправляя рубашку в штаны. – Будь даже я обычный наложник – всё равно. Насилие – это не вариант. Вы должны были сначала хотя бы спросить, хочу я этого или нет.
Завхозша лишь фыркнула:
– Как будто кто-то из вашей братии когда-то этого хочет.
– Ну почему же? Я, например хочу, – спокойно ответил ей, – и очень может быть, что ответил бы “да”.
Она чуть прищурилась, а я поднялся и, подойдя почти вплотную, глядя на неё, сидящую, сверху вниз, произнёс:
– У меня тоже есть желания, как и у других. Запомните это.
Вернувшись назад, сел. Чуть подумав, решил:
– Пока я ничего и никому говорить не буду. Не в моих правилах чуть что бегать ябедничать.
– А взамен? – спросила Лебедева.
– А взамен, дражайшая Вероника Матвеевна, вы выполните одну мою просьбу. Какую и когда – пока не знаю.
– Вербуешь? – сощурилась женщина. – Тогда учти, я никогда ничего не сделаю такого, что может повредить боярыне или кому-то из рода. Можешь сразу идти рассказывать.
– Нет. Клянусь, что нет. К роду Златолесских не имею ни злобы, ни претензий.
У меня и вправду не было причин держать на кого-то здесь обиду. Чем больше я узнавал про этот мир, тем лучше понимал, что всё могло окончиться куда хуже. Как думаете, куда деваются такие, как я, насильно вывезенные наёмниками и завезённые на рабские рынки, но по тем или иным причинам не выкупленные благородными родами? Вечно держать их у себя и тратить деньги на содержание никто просто так не будет.
Вот поэтому все, кому не повезло, отправлялись прямиком в публичные дома. В самые натуральные проституты. Причём навечно. И еду, и кров отрабатывая телом. Нет, я тут, конечно, тоже не задарма жил, но, что ни говори, а условия в гареме с борделем не сравнить.
Тоже, кстати, психолог просветил. И опять официально везде тишь да гладь. Потому как были это не граждане империи, а значит, вроде как и не существовали вовсе, как и я, находясь полностью вне правового поля.
– Если так, – без особого удовольствия сказала женщина, – то хорошо, выполню я твою просьбу.
– Ну и отлично, – кивнул я. – А теперь давайте продолжим. Осталось всего полдня, а нам ещё разгребать и разгребать.
Провозились мы, конечно, дотемна, больно уж много всего накопилось. Часть обнаруженного вообще в счетах отсутствовала, а значит, и вовсе лежала с неизвестных времён. Всё это мы тщательно вписывали в ведомость, отмечали, принимая решение о возможности дальнейшей эксплуатации. Так что к себе я возвращался поздно.
Усадьба уже опустела. Половина работников уехала обратно в город, а другая вернулась в жилой корпус, и эта часть здания пустовала. Освещение в коридорах сменилось дежурным, а тишину изредка нарушал разве что скрип половицы под ногой да шум вентиляции под потолком, что почти не отвлекали меня от раздумий.
Внезапно я остановился, оборачиваясь от ощущения взгляда в спину. Но дальний конец коридора был пуст. Постояв с минуту, внимательно вслушиваясь, я, однако, ничего подозрительного не услышал и снова двинулся вперед, хотя некоторое беспокойство продолжало одолевать. Но то можно частично списать на обычный безотчётный страх перед пустыми полутёмными коридорами. И тем не менее, я всё равно слегка подускорил шаг.
По дороге оборачивался ещё несколько раз, но так никого и не увидел, и всё же, добравшись до своей двери, испытал какое-то иррациональное облегчение.
Но только всунул ключ в замок, как неожиданно за спиной чей-то голос произнёс: