Но, несмотря на это, он владел искусством счастья.
Немалый подвиг, признался сам себе Янифф. В течение нескольких дней Эрнак будет испытывать истинное вдохновение. Не в этой ли простоте он находит свое счастье? Или он является обыкновенным человеком?
Не важно.
В действительности, редкий волшебник испытывает счастье в душе и легкость на сердце.
Эрнак исследовал свой подарок, задохнувшись от радости.
– Корзинка Зота! Как же так, я всегда хотел иметь одну из них! Ты же знаешь, что их очень трудно достать – Зоты ненавидят расставаться с ними. Чем я обязан такому чудесному подарку, Янифф?
Янифф хлопнул его по спине.
– У меня часто бывают трудные дни, Эрнак, но, тем не менее, когда я смотрю на тебя, находящегося в мире с самим собой, это дает мне надежду, что в будущем мир всегда может измениться. Это просто зависит от точки зрения. Поэтому, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты есть, мой друг. Просто за то, что ты есть.
Эрнак одарил его милой, застенчивой улыбкой, явно потрясенный такой произвольной похвалой от всеми почитаемого мистика на Авиаре.
– Я не знаю, что сказать…
– Пфф! – Янифф отмахнулся от благодарности. – Мудрый человек знает, когда промолчать.
Эрнак от смеха фыркнул.
– Признаюсь, я часто испытываю недостаток в словах, выходит, что в действительности я должен быть уже очень мудрым.
Янифф окинул дворик загадочным взглядом, а затем понизил свой голос до таинственного шепота.
– Я поделюсь с тобой секретом, Эрнак.
– Что же это? – прошептал в ответ Эрнак, наклоняясь вперед.
Янифф выжидающе широко раскрыл глаза.
– Иногда лучше промолчать, чем сказать какую–то бессмыслицу. Ты был бы удивлен, как много людей старается истолковать молчания как глубокую задумчивость.
– Действительно?
– Да, так что как видишь, нет нужды благодарить меня. Я просто истолковываю твое немногословие как глубокое молчание, подходящее проницательному Мудрецу! – Янифф хитро улыбнулся ему.
Эрнак потер свой подбородок.
– Я никогда не думал о молчании в таком ракурсе прежде чем…
– Очаровательно, не так ли?
– Хммм… да. Да, это…
– Возможно, что при следующем сборе Высшей Гильдии, ты обнаружишь в себе недюжинные способности?
Эрнак сразу же ухватился за предложение, восторженно кивнув.
– Наверное, у меня получиться!
Янифф хлопнул его по спине, и они вместе ушли со двора.
И так, когда Дом Мудрецов собрался в следующий раз, создалась таинственная тупиковая ситуация…
Шесть мудрецов, проголосовавших «Против», и шесть мудрецов, проголосовавших «За», ожидали решающего голоса, который неизменно сохранял молчание.
На протяжении всей встречи, кроткий волшебник Эрнак оставался странно отчужденным.
Застыв в позе мыслителя, он только пристально смотрел каменную стену. Создавалось такое впечатление, словно в каждой частичке известкового раствора, удерживающей ее, он видел не столько стену, сколько целый мир.
Он не сказал ни слова.
Расстраивая обе стороны.
Половина волшебников считала, что голосовать глупо, поскольку на карте стоит судьба Вселенной! Другая половина твердила, что с континуумом абсолютно ничего не случиться от голосования!
Невзирая на все эти ссоры, голосование было отложено, поэтому не было принято никаких мер. Чтобы решение вступило в действие, должны проголосовать все тринадцать участников. Это был закон Авиары.
Неожиданное молчание Эрнака сбило с толку всех его коллег.
Всех, кроме одного.
Если некоторые волшебники и задавались вопросом – почему так удовлетворенно блестят глаза этого волшебника – никто не рискнул обсудить это. Более того, если предметом предполагаемого решения является человек только что ставший учеником этого мистика. Это могло быть совпадением.
Все волшебники были чрезмерно самоуверенными. Особенно старые.
И, несмотря на то, что решение не было принято, день был прожит не зря.
Нет, не зря.
Поскольку созерцание ужина всегда смягчает суровую строгость жизни мистика.
И те, кто задается вопросом, зачем волшебники тратят свое время зря, обдумывая такие банальности,…
Они сообщают с уверенностью: – В конце концов, выбор – наша работа.
Эпилог
Серебряный лес, планета Ганакари
Глубоко в Серебряном Лесу, где деревья сосредоточены так густо, и листья образуют толстое защитное одеяло, стоит простой коттедж.
Внутри хижины стояла шаткая кровать, придвинутая как можно ближе к полыхающему в середине дня огню, как то позволяла безопасность. На кровати лежала съежившаяся безымянная масса чего–то едва живого.
День был не из холодных, но даже под грудой истрепанных одеял, нагроможденных на кровати, то, что лежало под ними безудержно дрожало.
До настоящего времени ничто не восстало из пепла пламени – что бы не лежало здесь, оно все глубже погружалось в холодное одиночество своего собственного разрушения.
Снаружи старая женщина медленно собирала сучки для костра с земли. На мгновение она замерла, прислонившись спиной к дереву.
Эта женщина обладала великим даром целительства, но, тем не менее, эта задача могла оказаться ей не по рукам. С каждым прошедшим днем его раны затягивались, но темнота росла.
Хотя ни один звук не доносился из хижины, она знала, что ее странный гость страдал от неописуемых мучений. С того дня когда она нашла его – скорее мертвого, чем живого – он подал голос лишь однажды.
Она никогда не сможет забыть этот звук – муку, которая будет преследовать ее до конца дней. Душераздирающий крик от испытываемой агонии вырвавшийся из глубины его души был звуковым выражением боли.
Он был выброшен на кучу мусора позади замка лорда Карпона вместе с другими использованными вещами и отбросами. По понятной причине, охранники оставили его умирать. Они испытывали страстное желание убить его.
Он должен был умереть.
Она никогда не видела, чтобы человек с такими ранениями и выжил!
Его желания жить было так сильно. Он должно быть очень молод, только что достиг своей зрелости…
Какая жалость.
После единственного возгласа, он сохранял молчание. Молчаливый как лес перед бурей.
Лучше бы он кричал от боли.
Не один день она проезжала мимо замка Карпона – особенно тогда, когда очищали хранилища. Часто можно было найти полезные вещи, если конечно кто–нибудь рискнет поискать их. В один из таких дней она и нашла мужчину, который был едва жив, мужчину, который был выброшен из замка подобно мусору.
