Не раз и не два по ходу работы над книгой автор впадал в уныние или даже отчаяние, ибо князь Ярослав не становился для него ни ближе, ни понятнее по мере того, как книга приближалась к концу. Слишком многое так и осталось на стадии домыслов и предположений: зачастую автор отчетливо видел возможность прямо противоположных трактовок того или иного свидетельства источников - и далеко не всегда был уверен в правильности той, которой отдавал предпочтение (отсюда, между прочим, столь обширные примечания, составившие значительную часть книги). И, пожалуй, единственное, что побудило его все же продолжать свой труд - помимо вполне понятных соображений как финансового, так и морально-этического порядка, - так это осознание того, что даже простая сводка внешних фактов биографии князя (до сих пор так и не осуществленная в исторической литературе), более или менее полный анализ источников, хотя бы косвенно освещающих его деятельность, могут оказаться небесполезными для будущих жизнеописателей Ярослава Мудрого, которые, надо надеяться, окажутся удачливее и талантливее автора настоящей книги.
Яко же бо се некто землю разорить, другыи же насееть, ини же пожинають и ядять пищю бескудну, тако и сь. Отецъ бо сего Володмиер землю взора и умячи, рекше крещенье и просветив, съ же насея книжными человесы сердца верных людии, а мы пожинаем, ученье приемюще книжное…
«Повесть временных лет» по Лаврентьевскому сnиску, статья 6545 (1037) года
…Ярославова эпоха вообще завершает по-своему организационную работу Владимира и
Киевской Руси, надолго определившие ход закладывает основы политического быта
русской исторической жизни.
А. Е. Пресняков. Лекции по русской истории. Киевская Русь
Глава первая
ДЕТСКИЕ ГОДЫ. КИЕВ
Детские, самые ранние годы Ярослав, вероятно, провел не в самом Киеве, но в ближнем сельце Предславино, принадлежавшем его матери, княгине Рогнеде. Сельцо находилось на берегу речки Лыбедь, впадавшей в Днепр. Сейчас это, можно сказать, ручей, но во времена Владимира и Ярослава Лыбедь была вполне судоходной, и взору княжича из окна материнского терема могли открываться не только давно освоенные киевлянами городские предместья, пашни и огороды, но и речная гладь, по которой то и дело сновали княжеские челны, купеческие ладьи и лодки простолюдинов - свидетели той бойкой, ни на минуту не прекращающейся жизни, что бурлила вокруг. Мать Ярослава, Рогнеда, до времени оставалась любимой женой князя Владимира. Он явно для всех благоволил ей, предпочитая ее остальным своим женам и многочисленным наложницам, был частым гостем в ее покоях и охотно оставался здесь на ночлег. Рогнеда и родила ему больше детей, чем четыре другие законные (или, по-русски, «водимые») жены князя, - четырех сыновей и двух дочерей.
История женитьбы Владимира на Рогнеде хорошо известна и подробно описана в летописи. Некогда Рогнеда была сосватана за Ярополка, брата Владимира, тогдашнего киевского князя. Но вот Владимир, княживший в Новгороде и враждовавший с Ярополком, также предложил ей свою руку, заслав сватов к ее отцу, полоцкому князю Рогволоду.
Этот Рогволод вел свой род от варягов и пришел в Полоцк откуда-то из заморья. «Хочешь ли за Владимира?» - спросил Рогволод свою дочь. Та отвечала словами, исполненными не только гордости и высокомерия, но и явного презрения по отношению к Владимиру: «Не хочу разуть робичича, но Ярополка хочу». (Владимир бы сыном Маши, ключницы своей бабки, княгини Ольги, то есть «робичичем» - рабыниным сыном.) Слова эти стаи известны Владимиру и его дяде и воспитателю Добрыне, Малушиному брату. Разгневанные и оскорбленные, они собрали войско, состоявшее из новгородцев, представителей других окрестных племен, а также наемников-варягов, и двинули его к Полоцку. Город пал на удивление быстро. Рогволода, его жену и двух сыновей убили по приказу Владимира и Добрыни. Но еще прежде Владимир надругался над Рогнедой на глазах ее отца и матери и, в насмешку, назвал ее саму «робичицей». «И нарек он имя ей - Горислава», - заключает свой невеселый рассказ летописец.
Рогнеда внешне смирилась. Ласки ненавистного насильника-мужа, да его дорогие подарки, да честь и поклонение от окружавших ее слуг и рабынь - казалось, это все, что оставила для нее жизнь. Но пошли дети - радость и забота любой женщины, неизменное воздаяние за перенесенные муки. Как всякая мать, Рогнеда должна была обрести счастье в своем многочисленном потомстве. Впрочем, по обычаю русичей, сыновья недолго оставались возле нее. По достижении трех или четырех лет их забирали из покоев княгини и, совершив обряд постригов (ритуального обрезания пряди волос, означавшего превращение дитя в отрока), препоручали заботам «кормильца» - дядьки-воспитателя, назначавшегося из числа ближних бояр князя, иногда его родственников. А вот девочки большей частью оставались возле матери и могли по-настоящему скрасить ее далеко не беспечальную жизнь. Ярослав, кажется, оставался при матери дольше других своих братьев, значительно превысив установленный обычаем срок. На это были свои причины, и мы поговорим о них чуть позже.
Уже после заключения брака и рождения первых детей Рогнеда испытала новое тяжкое потрясение, виновницей которого на сей раз была сама. Летопись рассказывает об этом так.
Вскоре после рождения Рогнедою сына Изяслава, Владимир взял себе новых жен и стал проводить время с ними. Рогнеда вознегодовала за то на своего супруга. Однажды, когда тот пришел к ней в опочивальню и уснул на супружеском ложе, она решилась на убийство. Сильная и страстная натура, она, вероятно, не могла и не хотела принимать жизнь такой, какая досталась ей; она ничего не забыла и ничего не простила - ни старых обид, ни новых унижений. Рогнеда уже занесла нож над спящим князем, но ту Владимиру случилось проснуться. «И схватил он ее за руку; она же сказала ему: "Опечалена я, ибо отца моего ты убил, и землю его полонил меня ради, и вот ныне не любишь меня с младенцем этим". И повелел ей Владимир обрядиться во все убранство цесарское, словно в день свадьбы, и воссесть на постель светлую, чтобы, придя, убить ее. Она же сделала так и вложа в руку сыну своему Изяславу обнаженный меч, и научила его: "Когда войдет отец твой, выступи и скажи ему: отец или ты думаешь, что один здесь?"» И вошел Владимир, и произнес Изяслав эти слова. И отвечал Владимир ему: «А кто думал, что ты здесь?» «И опустил меч свой, и созвал бояр, и поведал им обо всем. Бояре же сказали ему: "Уже не убивай ее ради дитя сего, но восстанови отчину ее и дай ей и сыну своему". Владимир построил город, и отдал им, и нарек имя городу тому - Изяславль…»1
Когда произошли эти драматические события? В летописи мы не найдем ответ на этот вопрос. Но обратим внимание на то, что Изяслав, старший сын Рогнеды (по крайней мере, так полагал летописец), пребывал при матери, находился в ее опочивальне. Следовательно, он еще не вышел из младенческого возраста. В то же время Изяслав оказался в состоянии удержать в руках тяжелый отцовский меч и произнести внятную фразу, обращенную к отцу. Наверное, можно предположить, что ему было не менее трех или четырех лет (но вряд ли и больше). Рогнеда стала супругой Владимира зимой или весной 978 года. Значит, «предславинская драма» относится, скорее всего, к 982-983 годам.
