Выше уже говорилось о том, что возведение Софийского собора в известном смысле отодвигало на второй план старый Десятинный храм. Подспудная борьба между клирами обоих храмов будет ощущаться и позже, следы ее мы отыщем на страницах древнерусских церковно-учительных произведений. Так, в конце XI или в XII веке неизвестный автор «Слова на обновление Десятинной церкви» будет особо подчеркивать права клира своего храма как «старейшинствующего» во всей Русской земле; вероятно, в его время этот неоспоримый факт уже ставился кем-то под сомнение.
Можно думать, что Ярослав с недовернем относился к клирикам Десятинной церкви еще с того времени, когда Анастас Корсунянин открыто подержал его противников в борьбе за власть над Русской землей - сначала Святополка Окаянного, а затем Болеслава Польского. Соплеменники Анастаса - священники-корсуняне - и позднее должны были внушать подозрение князю; сама Десятинная церковь в известном смысле могла восприниматься им как некий центр духовной оппозиции его власти. Если немного пофантазировать, восстанавливая внутриполитическую обстановку в Киеве в начале единоличного княжения Ярослава и домысливая те побудительные мотивы, которыми руководствовался князь в своей внутриполитической деятельности, то легко можно прийти к выводу о том, что авторитет прибывшего из Константинополя греческого иерарха был необходим Ярославу прежде всего для того, чтобы нарушить безраздельную гегемонию Десятинного храма на руководство Церковью и церковными делами, а также на духовное лидерство в киевском обществе. Возможно, именно этим объясняется тот поворот в его церковной политике, о котором мы только что говорили. Вскоре, права, обнаружится, что и митрополит-грек как лицо слишком независимое от киевского князя и слишком явно тяготеющее к иному политическому и духовному центру - Константинополю, не сможет устроить Ярослава и стать союзником и единомышленником киевского князя.
Когда именно Феопемпт покинул киевскую кафедру, мы точно не знаем. Полагают, что к началу русско-византийской войны (1043) его уже не было в Киеве. Под 1044 годом летопись сообщает о беспрецедентном и недопустимом с канонической точки зрения деянии Ярослава: из земли были извлечены останки двух князей, погибших еще в 70-е годы Х века, - Ярополка и Олега, братьев князя Владимира Святославича; «И крестиша кости их, и положиша в церкви Святыя Богородица» (подробнее речь об этом пойдет ниже). Надо думать, что при митрополите-греке подобное крещение костей умерших в язычестве русских князей было бы невозможным.
Однако скорее всего Феопемпт формально оставался киевским митрополитом и после своего отбытия в Византию. Во всяком случае, новый киевский митрополит - русин Илларион - был официально поставлен на кафедру лишь в 105 1 году, наверное, уже после смерти своего предшественника*, хотя реально возглавлял Русскую церковь, кается, значительно раньше.
[* С конца X века в источниках появляются сведения о некоем митрополите Кирилле, преемнике Феоnемnта103. Но откуда извлечены эти сведения и насколько они достоверны, неизвестно].
Глава десятая
ВИЗАТИЙСКИЙ ПОХОД
На рис. - серебряная монета императора Константина IX Мономаха.
Лицевая сторона с изображением Влахериской Божией Матери.
Собье, о котором главным образом пойдет речь в этой главе, а именно поход русских дружин на Царьград летом 1043 года, - несомненно, самое крупное военное предприятие князя Ярослава Владимировича за все годы его киевского княжения, и вместе с тем - самое загадочное и трудно объяснимое. Этот поход стоит особняком среди других войн Ярослава. Историк до си пор теряются в догадках относительно причин, которыми он был вызван, и целей, которые преследовал. Кроме того, это единственна по-настоящему большая война, в которой сам Ярослав не принял личного участия. Но несмотря на это, именно византийский поход, пожалуй, ярче всего высвечивает главную черту Ярослава как политика и государственного деятеля - его способность извлекать выгоду даже из самого тяжелого поранения.
А между тем внешне ничто не предвещало военного столкновения двух государств. Став «самодержцем» Русской земли, Ярослав унаследовал вполне дружеские отношения, которые связывали с Византией его брата Мстислава Черниговского. Свидетельством тому и деятельность византийских мастеров в стольном Киеве, и приезд на Русь грека Феопемпта. Русские наемники по-прежнему служили в войске императоров; русские купцы совершали регулярные поездки в Константинополь, столицу Империи, по торговым и иным делам. После исторической победы Ярослава над печенегами путь по Днепру «В Греки» стал безопаснее, поскольку печенеги уже не имели возможности нападать на русские караваны возле днепровских порогов, и это, несомненно, способствовало оживлению русско-византийской торговли.
После 1036 года князь Ярослав в основном продолжил прежний внешнеполитический курс. Западное - традиционное для него как для новгородского и киевского князя - направление внешней политики привлекало его внимание в гораздо большей степени, чем отношения с Византией, - по крайней мере, такой вывод можно сделать, если обратиться к летописям. До начала русско-византийской войны 1043 года Ярослав совершил последовательно три больших военных похода: в земли ятвягов, Литву и Мазовию (северовосточную Польшу). Если взглянуть на карту и вспомнить к тому же о походе его сына Владимира на финское племя емь в 1042 году, то становится ясно: князь Ярослав проводил целенаправленную политику распространения своей власти на соседние с Русью земли, прежде всего Прибалтику, стремясь поставить под свой контроль торговые пути по Неману, Западному Бугу и другим рекам, связывавшим Русь с европейскими странами. При этом Ярослав каждый раз очень точно выбирал направление для нанесения очередного удара, используя прежде всего нестабильность ситуации в Польше, которая исторически являлась главным противником Руси на западе. А потому, прежде чем говорить о византийском походе Ярослава, поговорим более подробно о европейских делах в целом и о политике, проводимой князем в конце 30-х - начале 40-х годов XI века.
К 1037 году - времени наибольших политических успехов Ярослава - Польша окончательно погрузилась в пучину полнейшей анархии. Предполагаемый преемник и старший сын Мешка 11 князь Болеслав (1034- 1037?), вошедший в польскую историю под именем Болеслава Забытого, так и не сумел удержать доставшуюся ему власть. «Он, до того, как был коронован, принес своей матери немало позора…» - писал о Болеславе автор Великопольской хроники, а затем так объяснял причины забвения этого неудачливого правителя: «Болеслав… вследствие своей свирепости и множества преступных деяний, хотя и был отмечен королевской диадемой, плохо кончил свою жизнь и не числится в списках королей и правителей Польши. После его смерти в Польском королевстве возникло много смут и войн, больше междоусобных, чем внешних»1. Образно говоря, в стране началось восстание всех против всех: озлобленное и вконец разоренное население выступило и против представителей правящей династии Пястов, и против феодалов, все более закабаляющих и разоряющих народ, и особенно против католической Церкви. «…Рабы поднялись против своих господ, вольноотпущенники - против знатных, возвысив себя до положения господ, - с горечью восклицал Галл Аноним, - одних они, в свою очередь, превратили в рабов, других убили, вероломно взяли себе их жен, преступно захватили их должности. Кроме того, отрекшись от католической веры, о чем мы не можем даже говорить без дрожи в голосе, подняли мятеж против епископов и служителей Бога; из них некоторых убили более достойным способом - мечом, а других, как бы заслуживающих более презренную смерть, побили камнями. В конце концов Польша была доведена до такого разорения, как своими людьми, так и чужестранцами, что почти совсем лишилась всех своих богатств и людей… Те же, кто спасся от врагов и избежал мятежа своих слуг, бежали за Вислу в Мазовию, и вышеназванные города (Гнезно и Познань. - А. К) оставались безлюдными так долго, что в церкви святого мученика Адальберта и святого апостола Петра (то есть в кафедральных соборах названных городов. - А. К) дикие звери устроили себе логово»2.
