В палате горел свет, криков не слышалось. Баум пересчитал пациентов и облегченно вздохнул, убедившись, что все на месте. Тубол сидел, забившись в угол кровати и устремив взор в пространство, как будто ничего не случилось. Баум осмотрелся. Пациенты вели себя как всегда, и ему вдруг пришло в голову, что посторонний наблюдатель, не умеющий различать признаки напряжения и возбуждения, заподозрил бы Двору в паникерстве. Но Баум не был сторонним наблюдателем. В кармане у него был маленький пистолет, перед ним — палата на грани буйства.
Он вернулся в кабинет, где застал Двору все так же стоящей на пороге и Хедву, которая, к его удивлению, снова заснула.
— Я ни за что не пойду обратно в корпус, и вы меня не заставите, — начала Двора, но Баум повелительным тоном, какого она никогда за ним не знала, оборвал ее:
— Вы идете со мной, причем сейчас же, потому что пациенты нуждаются в вашей помощи, и вообще вы на работе!
Бормоча «кто бы говорил», она пошла за ним по коридору, на ходу отвечая на вопросы Баума, который желал знать все подробно.
Возбуждение больных дошло до критической точки. Только после того, как двое самых буйных были успокоены и мирно лежали в своих постелях, Баум подсел к Туболу и обыденным, безразличным тоном спросил:
— Где же ты нашел пистолет?
Тубол, свернувшийся в позе эмбриона, даже не повернул голову в сторону врача. Баум достал пистолет из кармана, покрутил им перед глазами больного и повторил вопрос. Реакции не было. Но когда Баум со вздохом встал, Тубол внезапно завыл.
Он выл протяжно, по-звериному, так что даже Бауму, видавшему всякое, стало жутко. Бурная реакция остальных пациентов не заставила себя ждать, требовалось незамедлительное вмешательство. Дворе удалось воспрепятствовать Шломо Коэну сорвать с себя одежду, но ей пришлось призвать Баума на помощь, чтобы тот удерживал дюжего Коэна, пока она будет делать укол. Потом они сделали укол Туболу, но, когда она собралась ввести иглу в руку Ицику Циммеру, знаменитому своими неуправляемыми приступами ярости, тот бросился сзади на Баума, который держал Тубола и не мог пошевелиться. Баум начал задыхаться, но в этот момент Двора все же изловчилась воткнуть в руку Циммера иглу. Для устрашения Ицика Циммера достаточно было одного вида шприца, он моментально отпустил старшего дежурного. Баум без сознания рухнул на пол.
Очнувшись, он увидел директора больницы профессора Грюнера и двух незнакомых людей, стоящих рядом с его кроватью. Он попытался что-то сказать, но смог издать только чуть слышный шепот. Директор произнес отеческим тоном:
— Не надо напрягаться. Вы в моем кабинете, палата под контролем, все в порядке, и вы скоро оправитесь. Здесь несколько человек из полиции, они пытаются выяснить, что произошло. Их интересует не происшествие в палате, а пистолет, и они хотят задать вам несколько вопросов. С Дворой они уже говорили, и с Хедвой тоже.
Из-за его головы возникла неясная фигура и, приняв отчетливые очертания, предстала перед Баумом. Хедва, с красными опухшими глазами, гладила его руку. Большие часы на стене показывали четыре. Четыре часа утра? Как он мог проспать так долго? Профессор Грюнер, будто читая его мысли, объяснил: приехав в больницу, он застал в корпусе полный разгром.
— Двора была великолепна. Непостижимо, как она ухитрилась связаться со мной посреди этого кошмара. Мы вызвали машину «скорой помощи», но, когда она прибыла, вы уже пришли в себя и даже сами дошли сюда из корпуса, а потом врач обработал вам горло и дал снотворное.
Баум потрогал шею — на ней была жесткая повязка в форме воротника. Голова свободно поворачивалась, но горло пересохло и саднило. («Как будто кто-то разжег в нем костер», — сказал он Хедве позже, когда снова смог внятно разговаривать.)
— В полиции считают, — продолжал Грюнер, — что пистолет, который был у Тубола, связан со смертью Евы Нейдорф. Они ждали, когда вы очнетесь, чтобы спросить: не известно ли вам, как он попал к Туболу.
Баум посмотрел на профессора Грюнера, но ему было больно смотреть на свет, и он закрыл глаза, слабым движением руки дав понять, что не имеет никакого представления. Когда Баум снова открыл глаза, Грюнер стоял все там же, его лицо выражало обеспокоенность. Стрелки настенных часов за его спиной указывали на четверть пятого.
— Ты только себе представь! — говорил позже Баум Хедве. — Я даже не был уверен, что он вообще меня знает. Нет, правда; иногда он проходит мимо так, словно я стеклянный. Один раз даже спросил мое имя. А ведь ему всего пятьдесят…
— Пятьдесят пять, — поправила Хедва, поджимая губы. — И не говори о нем так. По-моему, Грюнер прекрасный человек. Ты бы видел рекомендацию, которую он мне написал для Института!
— Ах, для Института! Если дело касается Института, обо мне уже и речи нет! Ты, кажется, воображаешь, что Институт находится на полпути к Всевышнему. Я не говорю, что Грюнер идиот, но, согласись, уж никак не гений; во всяком случае, слегка не в себе, чтоб не сказать в маразме…
Двое из полиции немного посовещались вполголоса, потом один из них шепотом о чем-то спросил Грюнера. Грюнер, покачав головой, ответил: «Только жестами, если это необходимо», — и обратился к Бауму:
— Доктор Баум, известно ли вам, как пистолет оказался у Тубола? Пожалуйста, отвечайте жестами. Помашите рукой, если нет, поднимите ее, если да.
Баум сделал рукой отрицательный жест; тогда один из полицейских, рыжий, спросил его, видел ли он пистолет когда-нибудь раньше. Баум снова пошевелил рукой из стороны в сторону. Он страшно устал. Последнее, что он услышал, закрыв глаза, это слова рыжеволосого: «О’кей, значит, обрабатываем пистолет и начинаем осмотр территории», после чего провалился в сон.
8
Подобно Голду, Михаэль Охайон иронически относился к суевериям, но, когда, войдя в главный штаб иерусалимской полиции в Русском подворье, он услышал поздравления с тем, что найдено орудие убийства, ему невольно припомнился панический страх матери перед сглазом. Он стал отмахиваться, ссылаться на то, что пока нет заключения баллистической экспертизы, но коллеги подняли его на смех.
— Ладно тебе! — сказал главный инспектор Клейн, шеф спецгруппы особого назначения, расследующей другое убийство. — Сколько пистолетов может валяться на улице Дизраэли в одну и ту же субботу? Сколько там метров во всей этой несчастной улице?
Михаэль стоял на своем. Случались и более странные вещи. Надо дождаться результатов из лаборатории, а тем временем поговорить с патологоанатомом и заехать в больницу Маргоа.
О пистолете инспектору доложили по рации в пять утра, когда он был на пути из Рехавии в Русское подворье. Заезжать в больницу, как ему сказали, не было никакой необходимости, но он все равно сделал крюк и опять отправился на улицу Дизраэли. В больнице рыжеволосый полицейский сообщил, что на пистолете (предположительно системы «Беретта» 22-го калибра) обнаружены следы грязи. Одну пулю извлекли из стены в четвертом мужском корпусе.
