— Да это понятно, что дома ему не место. Мало ли зачем подбросили.
— Может, сможем продать? Чего добру зря пропадать?
— Ладно, подумаем. Но в дом ко мне тоже его не неси — в дровнике положи. Мало ли какая дрянь на нем нашептана.
Солнце клонилось к закату — короткий зимний день заканчивался. Один из лучей скользнул в щель плетеной стены хлипенького сарайчика, слегка осветив поленницу дров и темную мохнатую массу, лежавшую на ней. В ответ масса шевельнулась, будто собираясь приподняться, но в этот момент снаружи послышались шаги. Мохнатое нечто вновь замерло.
— Сюда, господин маг, сюда. Колдовать совсем не обязательно, мне бы только знать, что этот тулуп чистый, без ворожбы, — послышался голос старика-хозяина.
— Сейчас посмотрим, — прогудел в ответ незнакомый бас.
Заскрипела открываемая дверца, на пороге появился скорняк.
— Стойте! — послышалось у него за спиной. — Отойдите! Я сам! Не будем зря рисковать.
Старик исчез, а вместо него в дровник ворвался сноп ослепительно-яркой магии. Короткая вспышка на мгновение осветила сарайчик изнутри и тут же погасла.
— Можете закрывать! — послышался тот же бас. — Если там чего и было, его уже нет. Поджарилось!
Товар, приготовленный для завтрашней ярмарки, сложили в сенях, чтобы утром можно было быстро погрузить в сани. Сейчас зима, холодно, торговля короткая, потому выезжать придется пораньше.
Но утром все равно замешкались — никак не могли найти тулуп.
— Да вот же он! — воскликнул внук. — За сундук свалился.
— Странно, я его вроде на лавке оставлял, — удивился скорняк.
— Значит, кто-то переложил. Поехали уже!
Когда они прибыли на место, ярмарка шумела на весь квартал. Спеша сгрузить товар, старик отложил доху в сторону, на край прилавка, чтобы не мешала. В суете да толчее никто и не заметил, как меховая одежка шевельнулась и начала медленно сползать вбок. Очутившись на земле, она задрожала всеми полами, будто отряхиваясь, и… превратилась в большого черного лохматого пса. Осторожно выглянув из закутка между прилавками, зверюга проворно юркнул на дорогу, мигом очутившись на другой стороне.
Оказавшись в переулке за ярмарочной площадью, пес потрусил прямо по колее. Догнав какие-то сани, медленно ехавшие с ярмарки, он улучил момент, когда лошадь сбавила ход перед выездом из переулка, и вскочил на них. А на окраине городка, на узкой тихой улочке из саней выпала уже доха. Ловко откатившись в сторону, к колодцу, она метнулась за деревянный сруб и замерла там.
Место за колодцем было ненадежным: понятно, что не зря здесь так натоптано, небось, вся улица по воду ходит. Но спрятаться было больше негде, вокруг сплошные заборы да сугробы. Дорога прокатана узкая, тропинок нет. И по улице в таком виде не пойдешь — белый день еще, точно кто-то встретится.
Доха осторожно высунулась из-за колодца. К счастью, дорога была пуста. Надо пробовать, пока никто не появился!
Поднявшись немного вверх, доха выплыла на открытое пространство и остановилась. Ее полы мелко-мелко задрожали, рукава взмахнули как крылья… И ничего не произошло.
Сердито хлопнув рукавом, она обернулась вокруг себя и вновь начала дрожать, отклоняясь в разные стороны. Никакого толку!
Раздался протяжный скрип, калитка, расположенная как раз напротив колодца, отворилась.
Застигнутая врасплох доха испугано взмахнула полами, со всего размаху шмякнулась на землю и затихла.
— И чей же ты такой здоровый? — раздался женский голос. — Ты не кусаешься? Не кусайся, я тебя не трону!
Черный лохматый пес открыл глаза, немного приподнялся на лапах и удивленно покрутил головой. Получилось!
Женщина, набиравшая воду, снова посмотрела на него.
— Иди-иди! Ишь, среди дороги разлегся. В соседних домах дети живут, еще испугаешь кого.
Пес послушно поднялся и потрусил по дороге, виновато поджав хвост. Отойдя на несколько шагов, он осторожно оглянулся и припустил что было духу.
— Так ты говоришь, что тебя ограбил тулуп? — уже в который раз переспросил дежурный магполицейский.
— Да, ваше высокородие… — пробормотал проситель. — Как есть ограбил, все карманы вытряс.
— Но ты его не видел и опознать не сможешь?
— Нет, ваше высокородие… А это… водички можно? Пить хочется — аж жжет!
Дежурный устало кивнул и откинулся на спинку стула, ожидая, пока проситель встанет, зачерпнет воды из ведра, напьется, а потом будет долго цеплять металлическую кружку на вбитый в стену огромный гвоздь, все промахиваясь мимо. Пил он уже не впервые и, судя по тяжелому похмельному духу, заполонившему комнату, вставать к ведру еще будет не раз.
Больше всего дежурному хотелось вытолкать ничего не помнившего пьянчужку взашей, но бестолковый напарник успел завести на него «бомагу». Вот и приходилось теперь опрашивать просителя «по всей форме».
— Ежели это был тулуп, как он мог вынуть из твоих карманов деньги? У него же рук-то нет!
— Нету! — всхлипнув, подтвердил мужичонка. — Может, эта… Я у вас в камере посижу… посплю… Может, оно позже само вспомнится?
Еще в начале допроса невысокий и тщедушный проситель признался, что домой идти боится. Мол, жена и теща, узнав, что остались без его получки, со свету сживут. Вначале он просто намекал, а сейчас начал открыто проситься в кутузку.
Магполицейский, усилием воли отогнав предательскую мысль «А может, и правда в кутузку?», продолжил:
— Как оно было? Рассказывай снова.
— Ну эта… Вышел я, значится… Из этого… Ну кабачка… Да и думаю, дай, прилягу. Отдохну немного, прежде чем домой идти… На растерзание, значит… И прилег…
— Где прилег?
— Как «где»? Прямо в сугробе, чтобы не поддувало! Там, недалеко.
— А потом?
— А потом лежу и думаю, что вставать пора — зима ведь, мороз. Только вставать-то не хочется… У меня же обе, которые дома, страсть какие лютые! А въедливые!.. И главное, понимаешь…
— А доха? — нетерпеливо перебил его полицейский.
О лютых и въедливых он сегодня слышал раз двадцать, не меньше.
— Агась… Так, насчет дохи. Лежу, значит, и вдруг так тепло мне стало! Я, грешным делом, сразу подумал, что того… Ну вы знаете, всякое случается, когда выпивши… Не, вы не подумайте, я сам никогда! Я ж не забулдыга какой. Но друзья рассказывали, да…
— Ты о тулупе говорил.
— Ну да… Лежу, значит, согрелся, засыпать даже начал… И вдруг чувствую, будто одежа на мне шевелиться начала. Потом так тихо: «звяк, звяк». И слышится оттуда, где у меня потайной карман в тужурке. Я рукой к карману — а оно не пускает! Дохой прижало так, что не дохнуть. Прям аж как камень на груди…
