У меня вырывается смешок, прежде чем я отвечаю на его тост.
– Не могу поверить, что ты знаешь об этом.
– Думаю, об этом знают все. – Он по-прежнему держит в руках стакан и приподнимает бровь. – Не ответить на тост – к несчастью. На тост… и на кое-что другое.
Я улыбаюсь, и эта улыбка совершенно искренна. Я не ожидала, что у него есть чувство юмора.
– Ну, думаю, несчастья нам ни к чему. Так что, – говорю я и поднимаю свой стакан, – за нас.
Мы чокаемся, и я делаю большой глоток. Мои глаза щиплет, но это никак не связано с тем, что виски обжег мне горло. Я потрясена тем, что мы пьем за «нас».
За меня и Крейтона Караса. Моего мужа.
Я зажмуриваюсь, чтобы скрыть предательские слезы прежде, чем они покатятся по моим щекам. А потом со стуком ставлю свой стакан на деревянную стойку.
– Давай сделаем это, – киваю я в сторону механического быка.
На нем катается девушка; ее элегантная черная юбка-карандаш задирается вверх, а пиджак распахнут. Под пиджаком на ней надета белая нарядная рубашка, и ее сиськи подпрыгивают в такт движениям быка. Но она ухитряется продержаться всего несколько секунд, а потом соскальзывает на маты. Приятно видеть, как кто-то расслабляется после рабочего дня.
А теперь я покажу им, как это делает настоящая деревенская девчонка.
– Будем держать пари? – спрашиваю я у Крейтона.
– На что – на то, сколько ты продержишься на быке, или на то, насколько твердым станет мой член при этом зрелище?
Я хихикаю.
– Мне нет нужды заключать пари по поводу твоего члена. Мы с ним уже близко знакомы, и у меня есть все основания считать, что ему это очень понравится. – Я соскальзываю со стула, скидываю пальто и бросаю его ему. – Позволь мне показать, как это делает деревенская девчонка.
Крейтон наклоняется ко мне, держа в руках мое пальто и шепча мне на ухо:
– Я знаю, как это делает эта деревенская девчонка, и она подцепила меня на крючок.
Я молчу, потрясенная его словами. В первый раз он показал, что чувствует ко мне что-то большее, чем просто желание обладать мною, как своей последней игрушкой. И я не могу осознать его слова прямо сейчас, посреди бара, под песню Монтгомери Джентри «Ботинки Хиллибилли», которая доносится из колонок. Все это слишком сложно для меня.
Крейтон не знает меня. Не всю меня. Не мои сердце и душу, которые я вкладываю в песни. Не то, как я невероятно счастлива, когда стою на сцене. И не то, как я, простая девчонка из маленького городка, добилась успеха.
Если бы он знал все это, остался бы он на крючке?
Я натягиваю улыбку, чтобы скрыть мои мысли.
– Увидимся после того, как я продержусь восемь секунд, – говорю я и, резко развернувшись, направляюсь к мужчине, стоящему рядом с быком.
Глава 31
Крейтон
Холли легко держится на быке восемь секунд, и выглядит при этом, как богиня.
Мне хочется запретить всем этим мужчинам смотреть на нее, но даже я так зачарован ее свободными грациозными движениями, что не могу поделать ничего, кроме как пялиться на нее.
Она не такая, как другие женщины, которые катались на быке до нее и представляли собой жалкое зрелище. Холли ухитряется выглядеть красивой и милой даже за этим занятием.
Когда она слезает с быка и идет к выходу с арены, я поджидаю ее. Я протягиваю руку, и мое сердце замирает, когда она, не колеблясь, берется за нее. Она учится доверять мне, а этого даже я не могу приказать ей сделать. Это должно стать подарком, и она уже начала дарить мне это.
Я согласен на все. На все, что она готова мне дать.
Я наклоняюсь и целую ее в лоб. Не только потому, что это моя естественная реакция, но и потому, что я хочу, чтобы все мужчины в баре отлично поняли, что она не свободна и никогда не будет свободна. Холли моя.
Я вижу. Я хочу. Я побеждаю. Я удерживаю то, что получил.
– Твое мастерство просто невероятно, – говорю я, набрасывая пальто ей на плечи.
На ее лице появляется торжествующая улыбка.
– По крайней мере это хоть что-то, с чем я могу справиться в этом городе.
Наклонившись к ней, я отвечаю:
– Мне кажется, есть еще кое-что, с чем ты так компетентно справляешься в этом городе. – Она начинает краснеть, и я добавляю: – Пойдем найдем наш столик.
Она широко распахивает глаза.
– Ты хочешь есть здесь? Серьезно?
– Пойдем.
Я подвожу ее к женщине-администратору, и нас сразу же сажают за столик, хотя я не вижу на ее лице признаков того, что она узнала меня или Холли. Как только мы заканчиваем выбирать выпивку, Холли начинает изучать меню, поджав губы. Потом смотрит на меня, и ее глаза весело искрятся.
– Ты когда-нибудь закатываешь рукава рубашки, модник?
– Бывало.
– Хорошо, потому что я заказываю ребрышки, и я ни за что не справлюсь с целой порцией, так что тебе придется испачкать руки и помочь мне.
Я расстегиваю запонку на рукаве и начинаю закатывать его. Потом делаю то же самое с другим рукавом.
– Ты не боишься меня, и, вероятно, ты одна из очень немногих людей, которые не стесняются задать мне жару.
– И как много людей в этом списке? – спрашивает она, смеясь и протягивая руку к бутылке пива, которую перед ней поставила официантка.
Я почти ничего не рассказывал Холли о своей личной жизни, и, учитывая то, что я заставил ее рассказывать о себе прошлой ночью, я решаю, что настала моя очередь.
– Это, безусловно, очень короткий список. И верхнюю строчку занимает моя сестра.
Поперхнувшись пивом, Холли ставит бутылку на стол и тянется за салфеткой.
– У тебя есть сестра?
Меня не удивляет то, что ее изумила эта новость.
– О ней никогда нигде не пишут, а я ясно дал всем понять, что моя личная жизнь настолько неприкосновенна, насколько у меня хватает власти сделать ее таковой. И единственная причина, почему мне это удается, состоит в том, что я являюсь владельцем одной из трех крупнейших медиакомпаний на планете.
Холли явно растеряна.
– Значит, ты сам решаешь, какая информация о тебе появится в СМИ? Похоже, это опасная власть.
Я отмахиваюсь от ее замечания.
– Насколько могу, но есть еще много тех, кто не склоняется передо мной. Ты сама видела заголовки статей о нас. Это доказывает, что я не обладаю полной властью над СМИ.
– Вернемся к твоей сестре. Как ее зовут? Она старше или моложе тебя?
– Грир. Она моложе меня на девять лет. Она стажер в юридической компании, здесь, в городе. И пашет, как проклятая, хотя могла бы иметь непыльную работу у меня. Но она горда, как черт, и не желает участвовать в моем сомнительном бизнесе, как она это называет.
