После распада Советского Союза наибольший прогресс в Средней Азии был достигнут в создании дорожной сети, строительстве железных дорог и развитии воздушного транспорта. Но самые большие иностранные инвестиции были сделаны в огромные нефтяные и газовые ресурсы и строительство трубопроводов, по которым эти ресурсы попадают на мировой рынок.
По мере роста потребностей Китая в энергоносителях в нынешнем столетии доступ к энергетическим ресурсам Средней Азии стал одним из главных в его списке приоритетных задач. Туркменистан с огромными запасами газа стал его крупнейшим экспортером в Китай. В Казахстане китайские компании контролируют около 20 % добычи нефти. По трубопроводу длиной 1400 миль, проложенному от побережья Каспийского моря на западе Казахстана, нефть поступает в Китай, что делает страну важной частью планов Пекина по диверсификации источников энергоносителей.
Кроме энергетики Китай имеет в Средней Азии интересы по обеспечению собственной безопасности. Расположенная на северо-западе Китая огромная провинция Синцзян граничит с Казахстаном, Кыргызстаном и Таджикистаном, а также Афганистаном и Пакистаном. Укрепление отношений с этими соседями поможет Китаю бороться с Исламским движением Восточного Туркестана
[204] – жестокой исламистской группировкой уйгуров-мусульман (основного населения Синцзяна), тесно связанной с экстремистскими джихадистскими группировками в других странах Средней Азии и Ближнего Востока. В Синцзяне расположен Таримский бассейн, являющийся одним из крупнейших внутренних источников нефти и газа. Уйгуры наряду с казахами традиционно были крупнейшей этнической группой в Синцзяне, сейчас к ним добавились китайцы-ханьцы (крупнейшая этническая группа в Китае). В настоящее время ханьцы составляют почти 40 % населения Синцзяна, а в 1949 г. их было 6 %.
После серии террористических актов в Синцзяне с большим количеством жертв Пекин отреагировал очень жестко. В провинции было создано несколько крупных лагерей для уйгуров и других мусульман, в которых находится почти миллион заключенных. Китайские власти называют эти лагеря «образовательными и учебными центрами». Критики называют их по-другому – местами массового заключения. Лагеря стали объектом осуждения и вызвали протесты во всем мире. После того как палата представителей Конгресса США приняла закон о санкциях и наложении ограничений по транзакциям для китайских компаний, работающих в Синцзяне, министерство иностранных дел в Пекине осудило этот закон как «грубое вмешательство во внутренние дела Китая» и заявило, что политика Китая направлена на борьбу против насилия, терроризма и сепаратизма и за «дальнейшую дерадикализацию». Эта программа наряду с демонстрациями в Гонконге, начавшимися в 2019 г. в знак протеста против принятия нового закона об экстрадиции, скорее всего, еще более осложнит отношения Китая с Соединенными Штатами и другими странами Запада
[205].
Программа «Один пояс, один путь» включает в себя проекты в области энергетики, инфраструктуры и транспорта с общим объемом инвестиций 1,4 трлн долл. Мир еще не видел таких масштабов. Если измерять по текущему курсу доллара, то инвестиции в рамках программы «Один пояс, один путь» по меньшей мере в семь раз превосходят инвестиции по плану Маршалла – американской стратегии восстановления разрушенной Европы после Второй мировой войны
[206]. Речь идет об экспорте в Евразию и остальной мир не только физических товаров, но и некоторых аспектов собственной экономической модели Китая. Инвестиции в инфраструктуру в течение нескольких десятилетий являлись двигателем экономического роста при развитии страны, которому можно придать импульс, когда экономический рост, как представляется, идет на убыль.
Концепция «Один пояс, один путь» появилась из опасений замедления экономического роста в Китае, вызванных глобальным финансовым кризисом. Сосредоточение внимания на инвестициях в Евразии было призвано стимулировать рост и создавать новые рынки для китайской промышленности, страдавшей от огромного переизбытка мощностей, и тем самым поддерживать создание рабочих мест в Китае, создавать новые возможности для китайских компаний.
Во всем этом был также и политический подтекст. В 2011 г. администрация Обамы провозгласила поворот (переориентацию) к Азии. Для Вашингтона этот шаг являлся отражением усталости от войны, сдвигом от Ближнего Востока и Афганистана с их нескончаемыми войнами и огромными расходами и переходом к бóльшей вовлеченности в самую динамичную область мировой экономики. Поворот служил также сигналом о стратегической поддержке странам Азии (не Китаю), о том, что Соединенные Штаты внимательно относятся к региону и что они не позволят Китаю доминировать в нем.
Однако использование слова «поворот» внесло некоторую сумятицу. Как отметил один видный сингапурский политик, «поворот – это весьма странное выражение. Оно создает ощущение нестабильности. Если вы поворачиваетесь лицом в одну сторону, то в другую сторону вы поворачиваетесь спиной». Достаточно скоро вместо «поворота» была придумана более стабильная формулировка – «перебалансировка»
[207]. Но в Пекине «поворот» язвительно охарактеризовали как «плохо продуманную политику перебалансировки» и назвали частью американской стратегии, направленной на сдерживание Китая, отчуждение его соседей от Пекина и недопущение занятия им доминирующих позиций в Азии, принадлежащих ему по праву.
Программа развития морского транспорта, известная как «Один путь», нацелена на создание «нитки жемчуга» – ряда портов на всем протяжении маршрута, ведущего в Африку и на Ближний Восток, которые будут способствовать торговле и служить базами кораблям китайского военно-морского флота. «Один пояс», который называют также «евроазиатский сухопутный коридор», позволяет Китаю расширять его экономическое воздействие через Россию и Среднюю Азию на Восточную и Западную Европу, а также на Ближний Восток и Африку. Эти сухопутные пути также дадут Китаю возможность устранить одну из основных стратегических угроз – со стороны американского флота и Малаккской дилеммы. Продвижение на запад, по словам одного китайского генерала, обеспечит страну «стратегическим тылом и международным пространством».
