Определяющим фактором будущего точно так же, как и прошлого, Ирака была нефть, но ее добыча рухнула. Это было вызвано недостатком инвестиций, плохим управлением и довоенными санкциями. После войны положение ухудшилось из-за грабежей, небезопасности и нападений боевиков. Лишь в 2009 г. Ираку наконец удалось достигнуть уровня добычи 2001 г. в расчете на год.
Кроме того, только в 2009 г., через шесть лет после вторжения войск коалиции, Ираку удалось организовать и провести тендер по привлечению иностранных компаний с их капиталами и технологиями, жизненно необходимыми стране для возрождения ее гигантских малоосвоенных и недоинвестированных нефтяных месторождений. Тендер завершился созданием консорциума из почти 15 компаний, между которыми были распределены десять существующих месторождений.
Издание The New York Times в авторской колонке выразило свои «вполне обоснованные подозрения» в том, что настоящей причиной вторжения американской армии в Ирак было установление контроля над иракской нефтью. Но эти подозрения противоречили тому, что произошло в реальности. Как оказалось, из 15 вышеупомянутых компаний американскими были только две. Остальные компании были из Малайзии, Китая, Южной Кореи, России, Норвегии, Турции, Франции, Британии и Нидерландов. Они были нужны Ираку. Нефть – это не просто сердце иракской экономики. С экономической точки зрения Ирак – это нефть. Она дает более 90 % доходов бюджета, более 99 % поступлений от экспорта и почти 60 % ВВП. Мировой банк охарактеризовал Ирак как «мирового лидера с точки зрения зависимости от нефти»
[276].
Саддам блокировал разработку нефти в районах проживания курдов. После его свержения полуавтономный Курдистан получил право самостоятельно разрабатывать свои нефтяные ресурсы. Но существовало одно большое «если» – если эти ресурсы там были.
К 2016 г. в Курдистане работали 27 компаний, большинство из них – независимые.
Когда компании начали бурить скважины в изрытых трещинами горах, то поняли, что геология там сложная. Но, несмотря на это, с 2008 по 2016 г. добыча нефти в Курдистане выросла до 300 000 баррелей в сутки – немало для региона, который вообще не добывал нефть до 2003 г.
Препятствия развития нефтедобычи в Курдистане существовали не только в техническом плане. Долгие годы продолжался спор между Багдадом и Эрбилем, столицей Курдистана, о контроле над нефтью и доходами. Он возник из-за двусмысленности принятой в 2005 г. конституции. В результате появились проблемы с подключением к существующему северному нефтепроводу, который контролирует Багдад. В 2013 г. было закончено строительство нового курдского нефтепровода, ведущего к турецкой границе, – в итоге Курдистан получил прямой выход в Турцию и на мировой рынок. Власти в Багдаде не могут контролировать нефтепровод, однако его работа зависит от доброй воли лидера Турции Реджепа Тайипа Эрдогана.
Валовая добыча нефти в Ираке, включая Курдистан, продолжает восстанавливаться. Она увеличивается в то время, когда растущие цены обеспечивают страну остро необходимыми ей деньгами. Нефтяные доходы Ирака выросли с почти 18 млрд долл. в 2004 г. до более чем 89 млрд долл. к началу 2014 г.
[277]
Летом 2014 г. жадный до власти аль-Малики был вынужден уйти с поста премьер-министра. Его преемником стал Хейдар аль-Абади, вступивший в партию «Ад-Даава» в 15 лет. Два его брата были казнены во времена правления Саддама Хусейна. Аль-Абади провел много лет в изгнании в Англии, где получил ученую степень в области электротехники. Абади владел машиностроительной компанией, которая, среди прочего, управляла лифтами в здании, где размещается Всемирная служба ВВС. Став премьер-министром, аль-Абади смягчил жесткую антисуннитскую политику, проводимую аль-Малики, ввел суннитов в правительство, стремился поставить под контроль государства военизированные группировки и начал формулировать меры по возрождению экономики Ирака и борьбе с коррупцией. Никто не сомневался в том, что Иран продолжает доминировать в Ираке. Однако отношения с Соединенными Штатами значительно улучшились, аль-Абади сумел поладить с суннитскими арабскими соседями Ирака. Дело в том, что они могли сделать кое-что, чего не мог сделать Иран, – предоставить помощь для восстановления экономики Ирака.
Но надежды на стабилизацию обстановки в Ираке вскоре были опрокинуты очередным кризисом – на этот раз на нефтяном рынке. Обвал нефтяных цен, начавшийся в ноябре 2014 г., дорого обошелся Ираку. Ежегодные доходы Багдада между 2013 и 2016 гг. упали на 50 %.
Аль-Абади хотел, чтобы американские военные вернулись в Ирак в коалиции с другими странами. Он имел в виду и авиацию, и сухопутные войска. В первую очередь они должны были помочь разгромить ИГИЛ и освободить захваченные этой группировкой территории. Но в возвращении американцев была и другая выгода – они могли помочь снизить «невыносимое иранское давление на его (аль-Абади) правительство»
[278].
В общем и целом Иран глубоко проник в политические и силовые структуры Ирака. Организатором и руководителем всей этой работы был Сулеймани. В 2019 г. в результате утечки 700 сообщений иранской разведки удалось получить подробную информацию, подтверждающую существование обширной сети агентов и шпионов, поддерживаемой с помощью подкупа и запугивания. Один иранец говорит об этом так: «У нас есть много союзников среди иракских руководителей, которым мы можем верить с закрытыми глазами». Различные шиитские военизированные группировки, известные теперь как «Силы народной мобилизации», превратились в элемент аппарата государственной безопасности Ирака. Примерно половина этих группировок находится под контролем подразделения «Аль-Кудс». Чтобы укрепить свои позиции в будущем, Иран ищет возможность превратить эти группировки в политические и социальные организации по модели ливанской «Хезболлы». Иран также гарантировал себе различные финансовые преимущества в Ираке благодаря участию в нефтяных контрактах
[279]. В 2018 г. авторы официальной истории участия вооруженных сил США в войне в Ираке сделали такой вывод: «Единственным победителем в войне является осмелевший экспансионистский Иран».
Аль-Абади возглавлял успешную борьбу с ИГИЛ, в некоторой степени стабилизировал экономику, восстановил отношения с суннитскими соседями и вернул на правильный путь отношения с Курдистаном. Но его позиции были подорваны повсеместной коррупцией и развалом социальной сферы. В 2018 г. в Басре – центре, где размещено 80 % иракского производства, и экономической столице страны – начались акции протеста из-за недостаточных инвестиций, безработицы, перебоев с водой и электричеством, что делало жизнь при летней температуре 46 ℃ невыносимой. Ситуация еще более ухудшилась, когда Иран прекратил подачу электроэнергии в Южный Ирак. Протесты распространились на другие города юга и сопровождались актами насилия, в том числе невиданными ранее поджогами зданий, принадлежавших иранским государственным структурам и шиитским партиям. Поджоги сопровождались призывами «сжигать иранские партии»
[280].
