В марте 2015 г., когда хуситы были готовы овладеть Аденом, Саудовская Аравия и ОАЭ начали операцию «Буря решимости» с участием сухопутных войск и авиации, а также установили морскую блокаду побережья. Что касается Эр-Рияда, то это был первый серьезный политический шаг, принятый королем Салманом, взошедшим на трон в январе, и его сыном Мохаммедом бин Салманом, который стал министром обороны.
Однако боевые действия, которые, как планировалось, должны были закончиться через несколько недель или месяцев, обернулись долгой войной. Погибли тысячи мирных жителей, миллионы стали беженцами и страдали от голода, начались перебои с подачей воды и электричества, вспыхнули эпидемии холеры и дифтерии – словом, произошло то, что ООН охарактеризовала как масштабный гуманитарный кризис
[304].
Проводимые под командованием саудовцев операции военно-воздушных сил вызвали всеобщую критику за нанесение ударов без разбора, из-за чего гибли мирные жители. Критике подверглись также Соединенные Штаты, снабжавшие Саудовскую Аравию боеприпасами. Хуситы, со своей стороны, также применяли жестокую тактику. Они распространили военные действия на Саудовскую Аравию, нанося удары по ее территории с использованием ракет «Буркан» и дронов. Большая часть ракет была уничтожена силами ПВО Саудовской Аравии. Источниками ракет «Буркан» и дронов были Иран и «Хезболла».
Сам Йемен превратился в то, что можно назвать «страной хаоса». Он больше не является функционирующим государством, а представляет собой «номинальный субъект, существующий в значительной степени в виде линий на карте и темы в газетных заголовках и брифингах политиков». Его можно считать совокупностью мини-государств, каждое из которых имеет собственного правителя, «находящихся на разных стадиях войны друг с другом»
[305].
Иранцы, со своей стороны, извлекали выгоду от конфликта почти задаром, или, как выразился один ученый, получали «феноменально высокую прибыль от своих инвестиций». В то время как саудовцы тратили на войну миллиарды, затраты иранцев измерялись десятками миллионов долларов. В 2019 г. ОАЭ объявили о выходе из коалиции
[306].
Из-за своего стратегического положения Йемен превратился в важнейшее поле битвы в напряженном соперничестве Саудовской Аравии и Ирана на современном Ближнем Востоке. «С настоящего момента мы не можем говорить о сирийской армии, “Хезболле”, йеменской армии, иракской армии и иранской армии, – заявило телевидение “Хезболлы”, – мы должны говорить об одной оси сопротивления, действующей на всех театрах». Но именно Касему Сулеймани выпало подводить итоги иранской стратегии и объяснять, почему весь регион превратился в дугу конфронтации. Выступая в Тегеране на митинге в честь юбилея иранской революции, он заявил: «Мы являемся очевидцами экспорта иранской революции по всему региону – от Бахрейна и Ирака до Сирии, Йемена и Северной Африки»
[307].
Глава 32
Расцвет восточного средиземноморья
Используя свое положение в Сирии, Иран намерен установить постоянное военное присутствие на северной границе Израиля, что существенно расширит его возможности, действуя совместно с ливанской «Хезболлой» в противостоянии с еврейским государством. Но это было бы одним из самых провокационных шагов, которые Иран мог предпринять. Понятно, что он повышает вероятность прямого ирано-израильского конфликта или даже делает его неизбежным. Реагируя на установку ракет, нацеленных на Северный Израиль, израильские ВВС уничтожили инфраструктуру подразделения «Аль-Кудс» в Сирии и нанесли авиаудары, направленные на срыв транспортировки через территорию Сирии вооружения, предназначенного «Хезболле».
Иран также строит участок оси сопротивления на южной границе Израиля, оказывая серьезную поддержку группировке ХАМАС – военному крылу движения «Братья-мусульмане», которое находится у власти в секторе Газа. ХАМАС – суннитская организация, но сотрудничает с шиитским Ираном на почве противостояния Израилю, исходя из принципа «враг моего врага – мой союзник».
По словам одного из высокопоставленных офицеров КСИР, одной из целей Ирана является «распространить нашу границу безопасности на Восточное Средиземноморье». Это было бы серьезной проблемой для новой крупной нефтегазоносной провинции, которая была неожиданно открыта в Восточном Средиземноморье. Ее ресурсы предоставляют неожиданные возможности для стран Ближнего Востока, которые до этого момента испытывали их дефицит. Но наличие ресурсов создает новое поле для разногласий.
В 1999 г. в море недалеко от южного побережья Израиля было открыто новое месторождение газа. Его запасы были небольшими, но оно стало первым кирпичиком, вынутым из стены полной зависимости страны от импорта углеводородов – важной причины ее уязвимости и источника волнений. В 2008 г. Израиль начал дополнительно импортировать газ из Египта по трубопроводу, проложенному через Синайский полуостров.
В целом, однако, восточная часть Средиземного моря считалась абсолютно бесперспективной с точки зрения наличия крупных запасов нефти и газа. Но затем, в 2009 г., независимая американская компания Noble Energy и ее израильские партнеры обнаружили в 52 милях от северного побережья Израиля очень крупное газовое месторождение Тамар. Используя суперкомпьютеры для анализа данных, геологи с помощью специалистов из университетов Тель-Авива и Хайфы определили наличие еще более крупной и многообещающей структуры, которую в этом районе никто даже не мог себе представить. Это привело к открытию другого газового месторождения, расположенного в 80 милях от побережья Израиля. Это было гигантское месторождение, одно из самых крупных из обнаруженных в мире за последние десять лет. Ему было присвоено довольно меткое название Левиафан.
Месторождения были открыты как нельзя вовремя. Дело в том, что в результате «арабской весны» и свержения Хосни Мубарака на трубопроводе, ведущем из Египта в Израиль через Синайский полуостров, постоянно происходили диверсии, а в 2012 г. находившиеся у власти в Египте «Братья-мусульмане» аннулировали контракт
[308].
Несмотря на своевременность обнаружения этих месторождений, их разработка была поставлена под удар, когда правительство Израиля, ранее пообещавшее не менять условия налогообложения, сделало как раз обратное – изменило эти условия. Из-за возникшего в результате конфликта разработка остановилась, и ее будущее было поставлено под сомнение. Проблема вызвала сильный резонанс в политической жизни Израиля, став причиной демонстраций, участники которых утверждали, что страна не получит значительную долю от будущих доходов. Но эти споры внутри Израиля были оторваны от конкурентных реалий мирового газового бизнеса. Еще больше усложнило ситуацию то, что правительственная комиссия рекомендовала, чтобы прибыль компаний была скорректирована в сторону понижения и рассматривалась как абсолютно надежная облигация, а не прибыль, соответствующая проекту с большими геологическими, геополитическими и коммерческими рисками. После этого антимонопольные органы, принимая теоретические принципы, которые совершенно не подходили такому маленькому зарождающемуся газовому рынку, как Израиль, еще сильнее затормозили разработку месторождений. Создалось впечатление, что проект добычи природного газа, суливший колоссальные возможности, зашел в тупик.
