Аль-Наими прибыл в Вену за несколько дней до начала ноябрьской конференции для участия в неформальных переговорах с представителями основных стран – производителей нефти, не являющихся членами ОПЕК, – мексиканцами и русскими, о которых договорился венесуэльский министр Рафаэль Рамирес. Чтобы избежать встречи с недремлющими представителями прессы, аль-Наими с помощниками вышли из автомобиля у разгрузочной площадки отеля Park Hyatt, которая вела на кухню. Аль-Наими поднялся наверх на служебном лифте, который использовался для подачи в номера еды и напитков.
В гостиничном номере мексиканский министр Педро Хоакин Колдуэлл объяснил, что его страна не может сокращать добычу как по техническим причинам, так и потому, что она начинает кампанию по привлечению иностранных инвестиций для оживления национальной промышленности. Распоряжение о сокращении добычи было бы очень плохой новостью. Русские – президент компании «Роснефть» и министр энергетики Александр Новак – объяснили, что Россия также не может сократить добычу из-за влияния, как они позже сказали, «климатических, логистических и технологических факторов».
Аль-Наими понял, что эти страны не имеют намерений сокращать добычу. Он пришел к выводу о том, что на Саудовскую Аравию пытаются надавить с тем, чтобы она снова резко снизила объем добычи.
«Похоже, никто не может пойти на сокращение, – отметил саудовский министр. – Поэтому я думаю, что встречу можно заканчивать». Он встал, собрал свои бумаги и пожал руки оппонентам. «Благодарю вас», – сдержанно сказал он.
Затем он спокойно вышел из номера. Присутствовавшие были ошеломлены. Прошло несколько секунд, прежде чем они осознали происшедшее. Помощники аль-Наими, поспешно собрав свои бумаги, бросились за ним.
На министерской встрече стран – членов ОПЕК, которая состоялась 26 ноября 2014 г., аль-Наими изложил позицию Эр-Рияда. Если Саудовская Аравия или ОПЕК как единое целое сократят добычу нефти без участия основных производителей, не входящих в организацию, то «мы пожертвуем доходами и долей рынка».
В тот день министры стран ОПЕК приняли историческое решение, которое на самом деле заключалось в том, что никакого решения не было. Вместо того чтобы попытаться стабилизировать рынок, они предоставили ему решать все самому; экспортеры могли добывать нефти столько, сколько могут. «Рынок стабилизируется сам», – сказал аль-Наими. И добавил одно слово: «Когда-нибудь»
[330].
В последующие недели нефть продолжала заливать рынок, к середине января цены составляли уже половину от показателя пятимесячной давности. Журнал The Economist отметил то, что считалось новой нефтяной войной, обложкой с подписью «Шейхи против сланцев». В Соединенных Штатах производители сланцевой нефти, многие из которых брали большие долги, чтобы финансировать буровые работы, серьезно пострадали. «Производители сланцевой нефти несут убытки из-за падения цен на нефть», – гласил один заголовок. Почти сотня компаний обанкротилась. Остальные резко сократили бюджеты. Тысячи сотрудников были уволены
[331].
Многие предполагали, что рынок стабилизируется, потому что, как считалось, компании, занятые добычей сланцевой нефти, работают с большими издержками и сворачивают работу при цене 70 долл. за баррель. «Все исследования, которые мы видели, показывали, что порог безубыточности для сланцевой нефти составляет 70 долл.», – вспоминал высокопоставленный чиновник одной из стран Персидского залива. Но оказалось, что добыча сланцевой нефти вовсе не была высокозатратной. Американские производители стали работать более эффективно и целеустремленно; они продолжали изучать породы и совершенствовать методы бурения и подготовки скважин к эксплуатации. К тому же из-за существенного сокращения издержек стоимость технологии и услуг, от которых компании зависели при бурении, уменьшилась. Перенасыщение рынка нарастало
[332].
Появление сланцевой нефти вынудило нефтяную и газовую промышленность выучить новые понятия – «короткий цикл» против «длинного цикла». Короткий цикл – это, безусловно, добыча сланцевой нефти или газа. Продолжительность бурения скважины сокращалась до 5–6 суток благодаря использованию самых передовых технологий. Если пару лет назад затраты на обустройство и эксплуатацию одной скважины могли составлять 15 млн долл. в год, то теперь они снизились до всего лишь 7 млн долл. в год. Конечно, из-за высокого темпа истощения сланцевого плаcта компания-производитель должна была постоянно бурить новые скважины.
Теперь посмотрим на «длинный цикл» – к нему относятся проекты добычи нефти или газа с морских буровых платформ или строительство завода по производству СПГ. Их ввод в эксплуатацию занимает от пяти до десяти лет, но потом они работают в течение многих лет. Вместо 7 млн долл. офшорный проект может стоить как 700 млн долл., так и 7 млрд долл. или еще больше. Многие такие проекты длинного цикла были запущены или запланированы во время эпохи БРИКС, когда все были уверены в том, что «новая нормальная» цена на нефть (100 долл. за баррель) продержится долго. Но сейчас, когда она рухнула, новые проекты длинного цикла (если они не продвинулись слишком далеко) были отложены, задержаны или полностью отменены. Низкие цены держались на протяжении всего 2015 г.
Но здесь работали не только факторы спроса, предложения и запасов. На цену влияли также финансовые рынки. Не приняв решение, ОПЕК уступила контроль над рынком так называемым свинг-инвесторам: хедж-фондам, трейдерам и другим финансовым игрокам, которые торговали «бумажными баррелями». Настроение этих инвесторов (оптимистическое или пессимистическое по отношению к рынку, настроенное на повышение или на понижение цен) определяло, как они будут работать по фьючерсным контрактам – продавать или покупать. А их совокупные решения, в свою очередь, определяли движение цен в том или ином направлении. Тогда доминировал явный «медвежий» настрой. Цены упали ниже 30 долл. за баррель и, казалось, стремились к цене в 25 долл. Некоторые инвестиционные банки предупреждали, что нефть может стоить даже меньше 20 долл.
«Рынок нефти намного больше, чем только ОПЕК», – сказал аль-Наими в феврале 2016 г., но другие страны не проявили аппетит «к тому, чтобы взять на себя часть ответственности». В результате, продолжал он, «мы предоставили это рынку как самому эффективному инструменту перебалансировки предложения и спроса. Это был – и есть – простой случай того, когда рынку позволили работать»
[333].
