Приверженцы крайних взглядов в Берлине полностью поддерживали политику «жесткой руки» в вопросах привлечения иностранной рабочей силы. Влияние Геринга постепенно ослабевало, однако иногда, как это было на конференции высших руководителей рейха в августе 1942 г., он делал заявления, мало в чем отличавшиеся от речей Гиммлера. Его речам был присущ напыщенный, рассчитанный на внешнее впечатление стиль. «Если кто-то и должен голодать, – заявлял он, – то только не немцы, а совсем другие люди». В его деформированном представлении сочетались воображаемое им «изобилие», в условиях которого живут восточные европейцы, и «голод», который, по его уверениям, угрожал немецкому народу. Положение должно поменяться: «В конце концов, нужно перестать вечно носиться с иностранцами!»
В отличие от Геринга Борман сохранил свою власть. Инструкции по обращению с рабочей силой с Востока, которые он распространил среди гаулейтеров, подчеркивали необходимость сохранения «чистоты» немецкой нации и следования нацистской догме. Он постоянно повторял, что «граждане Германии обязаны строго соблюдать необходимую дистанцию между собой и «остарбайтерами».
Более непосредственную заинтересованность проявлял к программе Кох. По его мнению, обеспечение рейха рабочей силой было одной из двух основных задач его миссии. Поэтому Кох со своим заместителем Паулем Даргелем всячески содействовали Заукелю в деле выполнения намеченных квот. Снова и снова Кох с гордостью публично заявлял о том, какое большое число работников ему удалось мобилизовать и депортировать, говорил о благодарностях, которые он получал из Берлина, и о необходимости продолжать это важное дело. «Я пришел сюда не за тем, чтобы благодушествовать; я пришел за тем, чтобы помочь фюреру. Люди должны работать, работать и еще раз работать…»
В других кругах немецкого общества, однако, использование в рейхе принудительного труда иностранных рабочих вызывало яростные споры. По мере того как появлялись новые свидетельства жестокого обращения, требования перемен звучали все чаще. Никто не подвергал сомнению правомочность определения «восточная рабочая сила». Считалось, что требуемые изменения в подходе к этому вопросу сразу же приведут к положительным результатам в выпуске военной продукции. Второй аргумент, выдвигаемый в пользу перемен, основывался на том, что было необходимо нейтрализовать враждебное отношение советского народа. Публикация в Москве захваченных немецких документов, а также свидетельства бежавших и спасшихся «остарбайтеров» давали советским пропагандистам неопровержимый обличительный материал, который воздействовал на население СССР и влиял на отношение Запада. В дипломатической ноте в апреле 1942 г. Молотов процитировал немецкие директивы о принудительном труде. Берлин, естественно, был обеспокоен возможными последствиями.
«Надо признать, что эта масштабная и основанная на достоверных фактах кампания на радио и в прессе, о которой стало известно и в областях под управлением германской гражданской администрации, привела к значительному росту партизанского движения, и следует ожидать, что в этом году оно будет еще масштабней». Так реагировала на эти события немецкая сторона.
Однако возможности повлиять на дальнейший ход событий были крайне малы. Время от времени вспыхивала полемика и делались заявления о «самоубийственных» последствиях подобного обращения с рабочей силой. Однако они не могли повернуть вспять ход событий. Армия не была ответственной за программу; ее протесты, продиктованные в какой-то мере традициям офицерской чести, большей частью отражали ее практический подход, а не этические соображения. Как обычно, служба генерал-квартирмейстера ОКХ и отдел пропаганды ОКВ ратовали за перемены, о чем свидетельствовали их заявления, наподобие этого: «Особенно губительные последствия имеют безжалостные облавы населения для отправки на работы в Германию; с рабочими-волонтерами в рейхе обращаются несправедливо. Жалобы накапливаются… Предлагаем запретить облавы для набора рабочей силы».
Возражали против подобной политики также на местах. Это касалось группы армий «Юг», действия которой в 1941–1942 гг. не отличались особой дальновидностью и «сентиментальностью» к местному населению. Уже в октябре 1942 г. представитель Розенберга сообщал, что «вопрос отношения к украинским «остарбайтерам» вызывает большую обеспокоенность среди представителей армейских тыловых подразделений группы армий «Б».
Несколько месяцев спустя, когда военное положение стало критическим, южный тыловой сектор, расположенный вблизи фронта под Сталинградом, прекратил поставку рабочей силы, прежде всего из-за тяжелого положения с транспортом. Позднее генерал Э. Фридерици, командовавший здесь тыловым районом группы армий, запретил проводить набор рабочей силы. Это решение, как объяснил несколькими днями позже генерал X. Нагель, диктовалось целесообразностью, а не моральными соображениями. Оно было обязано той точке зрения, что, «если продолжать мобилизацию, возникнет опасность того, что невозможно больше будет обеспечивать требования армии и местной военной экономики. Было также необходимо оставить некоторый резерв трудовых ресурсов в расположении группы армий для возможного строительства укреплений «Восточного вала».
Также в известном приказе Клейста в феврале 1943 г. в группе армий «А» фельдмаршал (с 1 февраля 1943 г.) требовал, чтобы набор «остарбайтеров» осуществлялся только на добровольной основе. Принимая во внимание враждебность, с какой его приказ был встречен представителями хозяйственных кругов в Берлине, не было ничего удивительного в том, что приверженцы крайних взглядов принудили экономический штаб «Ост» совместно выступить против него.
«В ответ на приказ главнокомандующего группой армий «А» впредь проводить набор рабочей силы только на добровольной основе, поскольку жители Крыма и Украины считаются нашими союзниками, отдел труда экономического штаба «Ост» ставит в известность отдел труда хозяйственной инспекции «Юг» и заявляет следующее. В свете нынешней потребности сельского хозяйства Германии и военной промышленности в рабочих руках, значительно большей, чем прежде, и в свете того факта, что русское население на протяжении последних месяцев не проявило ни малейшего желания трудиться на благо Германии и привыкло действовать только на основании приказов, невозможно избежать известных мер принуждения».
Заукель взял быка за рога и отправил 10 марта 1943 г. телеграмму Гитлеру. В ней, в частности, говорилось: «К сожалению, несколько главнокомандующих на Восточном фронте запретили проводить набор мужской и женской рабочей силы на завоеванной нами советской территории. По политическим причинам, как меня информировал Кох. Мой фюрер! Я прошу Вас отдать приказ на отмену предыдущего приказа, чтобы позволить мне выполнять свои обязанности».
На следующий же день Берлин подтвердил, что программа по привлечению рабочей силы продолжает действовать, и военные организации были призваны сотрудничать в ее выполнении. Это было типичным для общего положения дел после Сталинграда: полевые командиры армии уже не могли следовать только своей политике.
«Остарбайтеры» и министерство оккупированных восточных территорий
Набор рабочей силы на оккупированных восточных территориях и то, как с ней обходились в Германии, лишь в малой степени касались министерства, которое и было создано, собственно, для того, чтобы направлять и координировать все действия в отношении народов СССР. Министерство Розенберга не выполнило свою миссию, а его сотрудники не имели политического влияния. Их взгляды, в особенности в национальном вопросе, вынуждали министерство, вопреки его интересам, занимать более «гуманную» позицию, чем у организаций, непосредственно ответственных за программу мобилизации «остарбайтеров». Сотрудники министерства хорошо представляли себе положение в восточных областях, что порождало скептическое отношение к средствам вербовки рабочей силы. Это нашло отражение в комментариях, касавшихся обращения Заукеля к министерству вскоре после его назначения. Петер Клейст (дипломат и журналист, в 1941–1945 гг. работавший в министерстве Розенберга), если можно доверять его воспоминаниям, особенно подчеркивал опасность применения силы и принуждения. Он не протестовал против вербовки как таковой, но просто предупреждал о последствиях применения крайних мер при ее проведении. При соблюдении этого условия план Заукеля, как он утверждал, вполне мог иметь успех.
