На оккупированных территориях нашлась еще одна группа политически ориентированных коллаборационистов. В то время как у большинства назначенных немцами бургомистров или глав районов было мало далеко идущих политических амбиций, кое-где члены городской администрации имели определенные, четко сформулированные представления и ожидания. Ранее уже упоминался меморандум из Смоленска. К сентябрю 1941 г. заместитель бургомистра города, профессор Борис Базилевский, призывал немцев приложить особые усилия, чтобы привлечь на свою сторону крестьянство и дать конкретные политические обещания. Удивительно, но его рекомендации были направлены Гитлеру, который, по-видимому, сделал какое-то туманное заявление о «постепенном» использовании потенциала антисоветских настроений населения, но так ничего и не предпринял. (Базилевский остается загадочной фигурой. Один из его бывших студентов описывает его как антикоммуниста еще довоенного периода, а его направленный немцам меморандум подтверждает подобную точку зрения; однако его последующий возврат на советскую сторону, а также показания на стороне советского обвинения в Нюрнберге и, по всей вероятности, безнаказанность за коллаборационизм во время войны наводят на мысль, что он мог быть советским агентом даже во время работы с немцами. В настоящее время нет достаточных свидетельств, чтобы доказать или опровергнуть эту гипотезу.)
Последовали и другие обращения, и некоторые высшие германские инстанции даже предупредили своих подчиненных, чтобы не давали местным самозваным «губернаторам» и «руководителям» на оккупированных территориях никаких обещаний. И все же наплыв предложений не спадал: многим российским коллаборационистам казалось непонятным, почему немцы в конечном итоге не смогут изменить свой политический курс.
Берлин оставался центром «политиков». К весне 1942 г. на Викторияштрассе и в других центрах, где немцы занимались подбором и обучением коллаборационистов, появились новые лица. Там имелись по крайней мере три отличительные подгруппы советских граждан, которые отождествляли себя с этой деятельностью: те, кто искренне выступал за движение «русского нацизма», – ничтожное меньшинство; те, кто изначально оказались оппортунистами, – гораздо большая масса; и наконец, те, кто был готов сотрудничать и извлечь из ситуации, хотя и не безоговорочно, максимальную пользу, – очевидно, воодушевленные всевозможными чувствами, включая стойкий патриотизм и неприятие элементов принуждения советской системы, но без полного опровержения общества, в котором они выросли. Эта последняя, социально и политически неоднородная группа была, пожалуй, самой интересной; она представляла собой наиболее ценные потенциальные кадры для антисоветского режима, но также и наиболее независимые элементы среди коллаборационистов.
Число военнопленных, которые выражали какие-либо наиболее четкие антибольшевистские политические идеи, оказалось невелико: многие были интеллектуально или эмоционально неспособны на это; другие не желали или боялись; третьи были слишком физически истощены, чтобы думать об этом. Из такого внятного меньшинства довольно рано появились многие из лучших представителей, которые, что интересно, вскоре отказались от сотрудничества. Полянский, талантливый советский химик и явный антисоветчик
[85], обратился к немецким властям с посланием из «лаборатории» на Викторияштрассе, в котором, кажется, первым оживил фразу Шиллера о том, что «Россию могут победить только русские». Эта эпиграмма над его докладом вскоре стала лозунгом движения за «политическую войну». Однако сам Полянский, быстро разочаровавшийся и встревоженный своим сотрудничеством с немцами, отошел от всякой политической деятельности.
В первые месяцы 1942 г. кое-кто из подобных ему выступал за «российский комитет по выполнению Конституции 1936 г.» или варианты «ориентированного на Запад прогрессивного» движения. По сути, все они являлись представителями левых антикоммунистов. Самым ярким выразителем этого движения была интригующая фигура, появившаяся под именем Милетий Александрович Зыков и ставшая предметом многих споров последних лет. Наиболее достоверная версия изображает его газетчиком, сыном профсоюзного деятеля-меньшевика, когда-то тесно связанного с Бухариным. Попав в плен, он обратился с письмом к Геббельсу и, предположительно, из-за ошеломляющего впечатления, которое оно произвело, был доставлен в Берлин. В течение следующих двух лет, скрывая свое истинное имя и еврейское происхождение
[86], он, по сути, стал вдохновителем ранних этапов того, что стало движением Власова, пока летом 1944 г. «левизна» Зыкова и слухи о происхождении не привели к его внезапному исчезновению. Видимо, он был ликвидирован младшими офицерами СС по наущению реакционных русских эмигрантов. (Зыков рассказал взявшим его в плен немцам, что с 1931 по 1935 г. служил заместителем редактора «Известий», когда был заключен в тюрьму как коммунистический «уклонист»
[87]. В 1939 г. его освободили, и он работал заведующим магазина в Москве, пока в марте 1942 г. не был призван в армию.)
5 мая 1942 г. Зыков запустил новую цепную реакцию, представив так называемый «план практической мобилизации русского народа против сталинской системы». Зыков недвусмысленно призывал к созданию российского правительства во главе с пленным советским генералом, с собственной армией и военно-воздушными силами и к заключению оборонительного союза с Германией. Единственная альтернатива «разумной» немецкой политике, которую он мог себе представить, заключалась лишь в том, чтобы подтолкнуть народ в объятия Сталина. По всей видимости, движение за политическую войну набирало обороты.
Теперь появился и другой тип коллаборационистов. Георгий Николаевич Жиленков, один из ведущих «оппортунистов» среди них, состоял первым секретарем коммунистической партии в одном из важнейших районов Москвы [в 1940—1941 гг. секретарь Ростокинского райкома ВКП(б) г. Москвы], партийным чиновником, который пользовался всяческими прерогативами. В начале войны его назначили политическим комиссаром в армии [в июне 1941 г. назначен членом Военного совета 32-й армии с присвоением звания бригадный комиссар] – факт, который ему удавалось скрывать в течение восьми месяцев после пленения. На короткий период осенью 1942 г. после установления немцами его личности Жиленкова поставили командиром одного из экспериментальных подразделений в зоне ответственности группы армий «Центр», созданного Тресковом и его офицером разведки, полковником Герсдорфом. Первоначально замаскированный под разведывательное предприятие, «Центр экспериментального подразделения», или «Осинторфская бригада», являлся уникальным тем, что его командование находилось в руках русских. Бригаду ликвидировали еще до конца года, когда такие вышестоящие начальники, как Клюге, испугались подобных запретных игр. Однако до провала предприятия Жиленков и его начальник штаба в Осинторфе, полковник Владимир Боярский [Баерский], бывший командир дивизии Красной армии, попытались убедить немцев изменить свой курс. Их первый меморандум, полный антисемитских пассажей, характеризует авторов как явно пытающихся держать нос по немецкому ветру. Жиленков прямо говорил, что «первый вопрос [к таким как он] всегда таков: За что вы сражаетесь? За порабощение России немцами?». То, к чему он призвал, несомненно, являлось германофильской программой, которая тем не менее была бы приемлема и для русских «патриотов». Другое анонимное письмо от «высокопоставленного советского офицера» – по-видимому, Жиленкова – представило аналогичную аргументацию, из которой делался вывод: «Сопротивление на Востоке является ответом на попытку низвести его (советский народ) до статуса «низшей расы».
