То, что такие меморандумы не остались совсем без последствий, можно заключить из того факта, что их обсуждали личные адъютанты Гитлера. В ноябре 1942 г. Жиленков и Боярский посетили различные учреждения в Берлине. Несмотря на то что они решительно выступали против «национальной линии» Розенберга, характерными оказались любопытство и поиски новой тактики, распространенной в конце 1942 г., а их визит вызвал интерес в министерстве восточных территорий. После поездки они представили меморандум, в котором утверждалось:
«1. В своей борьбе на Востоке Германия полагается исключительно на вооруженные силы. По-видимому, в Германии считают, будто проблемы на Востоке могут быть решены только лишь силой оружия.
2…Что касается лозунгов типа «борьбы за землю русскую и за Отечество», то Сталин преуспел в подъеме народа на решительное сопротивление…
3. Опыт, накопленный в лагерях для военнопленных и на оккупированных территориях, укрепил в русском народе ощущение того, что он поменял русского полицейского на немецкого, недостаток которого в том, что он иностранец и не знает языка…»
Их рекомендации были столь же прямолинейны. В пересказе немецкого офицера они сводились к следующему:
«1. Торжественное обращение к народам Советского Союза. Оно выразило бы военную цель Германии на Востоке как освобождение народов от сталинской системы, их интеграцию в «Новый порядок Европы» с гарантиями их независимого развития…
2. Создание российского Национального комитета, который будет исполнять роль чего-то наподобие оппозиционного правительства…
3. Для дальнейшей поддержки своих лозунгов, создание комитета Российской народной армии численностью от 50 тысяч до 80 тысяч человек, первоначально набранной из числа военнопленных, а впоследствии увеличенной за счет вербовки из населения страны».
Аргументы и программы политиков становились монотонно повторяющимися. Гражданские и военные; немцы, их союзники, их жертвы; личный состав и полевые офицеры; нацисты и ненацисты; искренние и циничные – в каждой из таких групп имелись сторонники амбициозных усилий, направленных на завоевание поддержки советского населения, проектов, которые, несмотря на все свое разнообразие, казалось, достигали кульминации в требовании создания фиктивного российского правительства, хотя бы лишь в пропагандистских целях. Предложения оставались невостребованными и почти неизменно не влекли за собой последствий. В конце концов, с санкции и, вероятно, поощрения со стороны вышестоящих кругов полковник Ганс Мартин, номинальный руководитель отдела пропаганды вермахта по России, решительно отверг все такие планы. Правительство в изгнании, по его мнению, будет либо подобострастно сотрудничать и в таком случае окажется лишенным престижа, либо будет действенным и авторитетным – и затем будет вынуждено выдвинуть новые требования, которые рейху придется отклонить, дабы не компрометировать свой авторитет и цели. Результатом в любом случае стали бы проблемы и напряженные отношения. Такое мировоззрение полностью соответствовало личному подходу Гитлера и его своеобразной логике. Официально политическая война все еще находилась под запретом.
Глава 25
Мечом и пером
«Низшая раса» под ружьем
Вдобавок к армейским офицерам, которые, благодаря своему особому опыту в области пропаганды, разведки или военного администрирования, стали выступать за широкие политические изменения, агитацию в пользу начала политической войны поддержала другая значительная группировка в вооруженных силах, хотя и без существенного интереса к политическим аспектам Восточной кампании. Основная причина их обеспокоенности заключалась в нехватке немецких людских ресурсов, что убеждало их в необходимости использования местного персонала для выполнения полувоенных функций. Как только такие подразделения военных коллаборационистов были сформированы, возникла необходимость поддерживать их моральный дух и лояльность на высоком уровне. Политика, направленная на удовлетворение потребностей населения оккупированных территорий, могла бы не только улучшить расположение гражданского населения, но и увеличить численность и укрепить лояльность армейских и полицейских формирований, состоявших из бывших советских граждан. Как это ни парадоксально, создание армейских формирований было, пожалуй, самым убедительным проектом на пути к политической войне. И в самом деле, степень, до которой Берлин санкционировал формирование восточных войск – Osttruppen, как их называли, – явилась довольно точным показателем доверия Германии к коренному населению, немецкой безысходности и готовности Германии отказаться, по крайней мере в тактическом плане, от отношения к нему как к «низшей расе». Наконец, сами Osttruppen также послужили рычагом для политических действий, которыми могли бы воспользоваться группы, стремящиеся к более радикальной переориентации немецкой политики.
Историю Osttruppen – их происхождение, состав, мотивацию, эффективность и судьбу – еще предстоит детально изучить, однако они занимают важное место в истории немецкой политики в отношении Востока. Здесь имел место еще один источник конфликта между партийными фанатиками и армейскими тактиками, между Гитлером и Генеральным штабом. По мере продолжения войны потребность Германии в людских ресурсах становилась все более и более острой, пока не приняла форму решающего фактора давления для отчаянных перемен в политике.
Гитлер считал немыслимым, чтобы русские несли службу на стороне Германии. В 1941 г. он не видел причин для их вооружения; позже он считал их вербовку опасной; во все времена это противоречило допущениям, на которых базировалась война против СССР. И подобная политика не ограничивалась одной только Россией: «Если мы когда-нибудь предоставим какой-нибудь из завоеванных провинций право на создание собственной армии или военно-воздушных сил, – как-то заметил фюрер, – наше правление будет окончено». «Самая большая глупость, которую можно было бы совершить на оккупированных восточных территориях, это дать людям оружие. История учит, что все Herrenvolker
[88] терпели неудачу после того, как они позволили подчиненным народам носить оружие». На совещании по политическому курсу 16 июля 1941 г. Гитлер провозгласил: «Даже если поначалу кажется, что легче заручиться поддержкой подчиненных народов путем разрешения на ношение оружия, делать этого не следует. Когда-нибудь оно неминуемо обернется против нас. Только немецкий народ должен носить оружие – не славяне [вообще], не чехи, не казаки и не украинцы [в частности]».
В середине 1943 г., несмотря на все неудачи, Гитлер по-прежнему проявлял бескомпромиссность: «Мы никогда не создадим русскую армию: это чистейшая иллюзия». Если и не более проницательный, чем его генералы, Гитлер оказался политически значительно более твердым в утверждении, что создание таких вооруженных сил означало бы «заранее проиграть в достижении наших военных целей», и некоторые из российских и немецких «политиков» были вынуждены использовать создание вооруженных формирований в качестве тарана для дальнейших требований. Вопрос о том, помогли бы такие войска предотвратить поражение и каким мог бы быть их пропагандистский эффект, Гитлер просто не рассматривал.
