То, что Власов изложил в письменном виде подобные альтернативы, находясь в немецком плену, характеризовало его как человека, который не мог быть «простым искателем политической славы и, соответственно, никогда не стал бы продажным наемником и не пожелал бы возглавить наемников». Действительно, такое впечатление о Власове неизменно подтверждалось даже его самыми яростными политическими оппонентами.
На сторону Германии Власова склонял тот факт, что, в отличие от западных союзников, рейх в данный момент занимался активным уничтожением советского режима – стремился именно к той цели, к которой обратился он сам. Власов с Боярским недвусмысленно предупредили, что их поддержка обусловливалась переменами в политике Германии: «Однако вопрос о будущем России остается неясен. Если Германия не внесет определенности в этот вопрос, это может привести к ориентации на Соединенные Штаты и Англию».
Далее Власов подчеркивал природный патриотизм русского народа и веру в то, что Сталин будет бороться до трагического конца в условиях, которые сделают восстание народа невозможным. По мнению Власова и Боярского, именно советские массы – как военные, так и гражданские – должны стать «ядром внутренней (т. е. коренной) силы противостояния Сталину». Их предложение заключалось в том, чтобы «учредить центр создания русской армии и приступить к ее формированию». Помимо своего военного вклада, добавлял Власов, армия была бы желанной для немцев, поскольку это снимало бы клеймо измены, связанное со службой врагу. (В том же документе содержится докладная записка полковника Михаила Шаповалова, командира советского 1-го Отдельного стрелкового корпуса, захваченного в плен под Майкопом 13 августа
[91]. Шаповалов призвал к созданию российского временного правительства «с новыми идеями», формированию антибольшевистской российской армии и разработке политической программы, которая включала бы в себя сельское хозяйство без коллективизации и частное экономическое предпринимательство и собственность.)
По сути, Власов высказал те мысли, которые немецкие сторонники политической войны стали выдвигать после года сражений и разочарований. Его основное мировоззрение, проявившееся в этом первом меморандуме, не было навязано немецкой идеологией, поскольку до сих пор он встречался с немногими – если вообще с кем-либо встречался – из «политиков». Но теперь они моментально объявились. К Власову прикрепили Штрик-Штрикфельдта; Рённе с энтузиазмом поставил в известность органы пропаганды вермахта; 7 августа на допрос Власова отправили Хильгера. Выводы, сделанные из всей этой деятельности, оказались поразительно единодушными: советский режим будет бороться до конца; его ресурсы намного значительнее, чем предполагал рейх; пока еще не слишком поздно для создания политического «центра» за границей, нельзя терять времени.
Сторонники «Свободной России» приветствовали такое открытие, а пропагандисты были довольны тем, что нашли в Власове подходящий и громкий «рупор». С другой стороны, экстремисты чувствовали опасность в его требованиях и самом существовании. Власов не был марионеткой, в чем и состояла – с немецкой точки зрения – его потенциальная ценность и его вызов. Относительно «самостоятельная» фигура, еще не запятнанная связью с немецкими бесчинствами и жестокостями, он мог бы с большим успехом, чем немцы, взывать к советскому народу. Но, как волевой лидер, имеющий приверженцев, он и его движение могли бы также развивать свою собственную деятельность и – именно потому, что им мог сопутствовать успех, – стать потенциально не совпадающими во взглядах или даже враждебными интересам немецкого руководства.
Учитывая ситуацию в Берлине, вполне естественно, что пропаганде вермахта было поручено взять на себя инициативу в «продвижении» Власова. Начальная фаза движения Власова – примерно первый год после его захвата – находилась в руках таких людей, как Гроте и Штрик-Штрикфельдт (которого теперь перевели в 4-й отдел пропаганды в ОКВ). К началу сентября 1942 г. Власова убедили выпустить листовку, в которой он обращался к своим бывшим соратникам: после обзора всех трудностей, пережитых при советском режиме, он призывал к «почетному миру с Германией». Утверждая, что Сталин ведет бесплодную войну в интересах Англии и Америки, он открывал перспективу лучшего будущего и «нового антисталинистского правительства». Вероятно, не все в этой брошюре пришлось по душе Власову; в значительной степени ее писали немецкие пропагандисты; тем не менее он связал себя морально и должен был принять все последствия своего решения.
Характерно, что для немецких покровителей движения Власова – Wlassow-Aktion, как его стали называть, даже первые листовки представляли собой симбиоз идей ориентированных на пропаганду тактиков, готовых пойти на целесообразные уступки, и настоящих сторонников нынешнего «русского де Голля» и будущей «свободной России». Несмотря на численное преобладание, прагматики в целом были достаточно тактичны, чтобы оставить сомнения относительно своих долгосрочных намерений. На самом деле различия между двумя группами становилось все труднее понимать: Власов оказался той притягательной силой, которая быстро объединила их.
Результат воздействия винницкой листовки отмечался как умеренно обнадеживающий. Несмотря на то что подобную статистику было легко сфабриковать, количество советских перебежчиков, по-видимому, возросло. (Фактическое значение листовки не поддается окончательной оценке, так как ее использование совпало с наступлением Германии на Северном Кавказе и на Сталинград, где количество советских дезертиров увеличилось по сугубо военным причинам.) Этот успех или, по крайней мере, заявления об успехе, распространенные пропагандой вермахта, помогли преуменьшить значение того факта, что листовки распространялись без одобрения Кейтеля, Йодля или даже Веделя, главы отдела пропаганды вермахта. Что также поощряло их авторов пойти на следующий шаг. Власова перевели в структуру отдела пропаганды вермахта в Берлине, где он встретился с другими российскими коллаборационистами и активистами – такими как Зыков, который стал лидером левого крыла; Казанцев, тогдашний выразитель мнения НТС, который представлял правых, и другие плененные советские генералы, как, например, генерал-майор Василий Федорович Малышкин
[92]. В результате ежедневных дискуссий у этих русских [предателей] постепенно складывалось более системное мировоззрение, в то время как работавшие с ними немецкие офицеры одновременно пытались перестроить свои взгляды и ценности.
Именно Гроте предложил разработать конкретную политическую программу будущего «Комитета освобождения народов России» (КОНР). Еще в сентябре одна из листовок отдела пропаганды вермахта была направлена на то, чтобы начать всеобщую дискуссию о возможностях заключения мира и тем самым парализовать волю Красной армии к сопротивлению. С этой целью поднимался ряд вопросов в виде программы, которая могла стать основой для представления россиян о будущем.
