В то время как предпринимались незначительные попытки улучшения физических и моральных условий жизни Osttruppen, экстремисты на другом конце политического спектра были недовольны самим существованием этих формирований. Для таких, как Кох, они олицетворяли собой предательство немецких целей. Однако его попытка перевести их на принудительные работы (где, будучи обезоруженными, они были менее опасны, чем ненадежные войска) быстро провалилась, столкнувшись с единодушным противодействием со стороны армии.
Более серьезная проблема возникла в сентябре 1943 г., когда Гитлеру, через антипартизанское командование СС, сообщили о возрастающем дезертирстве из Osttruppen к партизанам. Согласно некоторым источникам, Гитлер из-за этой новости пришел в такую ярость, что приказал немедленно расформировать «восточные войска»; доказательств того, что такой приказ действительно имел место, не существует. Во всяком случае, после того, как политическое сотрудничество сбросили со счетов и низвели до притворства и пропаганды, судьба военных коллаборационистов повисла на волоске. Потребовались объединенные усилия всех «поддерживавших» «восточные войска» немецких структур, чтобы сохранить их. (Вместе с тем было достигнуто широкое согласие в отношении необходимости ужесточения дисциплины среди военных коллаборационистов. Приказ, изданный ведомством Кёстринга за подписью Кейтеля, предусматривал упрощенный военно-полевой суд и суровое наказание, включая немедленное вынесение смертного приговора, во всех случаях попытки дезертирства или подрывной деятельности.) Вмешались все – штаб Хельмиха, различные разведывательные службы и пропаганда вермахта. Гелен снова оказался достаточно силен, чтобы добиться сначала отсрочки, а под конец и компромисса. 10 октября 1943 г. было принято решение не распускать Osttruppen в полном объеме; все «надежные» формирования следовало передислоцировать подальше от советских партизан и пропаганды во Францию, в Нидерланды, Италию и на Балканский полуостров, где они должны были использоваться для борьбы с местным подпольем и партизанами; «ненадежные» части должны были быть немедленно расформированы. Как телеграфировал Цейцлер в группы армий 19 октября: «Osttruppen становятся все более и более ненадежными… Лучше вовсе не иметь подразделений охраны в тыловых районах, чем иметь ненадежные элементы, которые в случае кризиса дезертируют к партизанам вместе со своим оружием. Ненадежные местные батальоны должны быть распущены в как можно более короткие сроки… Вне зависимости от этого, обмен надежными подразделениями для немецких батальонов охраны будет продолжаться». Как-то во время кризиса Цейцлер согласился перевести 60 процентов Osttruppen на принудительные работы; фактически же было переведено около 5 тысяч «ненадежных».
Берлин знал о разрушительных последствиях, которые не могла не иметь передислокация батальонов для боевого духа «восточных войск». Действительно, бывшие члены РОА утверждают, что имелись случаи мятежа, когда им было приказано отправиться во Францию. Людей, чьим единственным основанием для дезертирства и сотрудничества являлась антисоветская деятельность, ставил в тупик приказ сражаться с «маки» (французскими партизанами). Именно по этой причине армия пыталась, в целях передислокации, заручиться прямой поддержкой Власова. Однако для последнего такое перемещение стало еще одним доказательством неспособности Германии понять российскую проблему и поддержать его устремления. Говорят, Цейцлер отринул всю проблему, заметив: «Пусть будут счастливы, что убираются (с Востока)». Даже Кёстринг, который явно разбирался в русской психологии, поддержал это решение, поскольку пленение Osttruppen «красными» означало для них, как он полагал, определенное наказание, если не смерть. В то же время в попытке поднять боевой дух нерусских Osttruppen было принято решение активизировать формирование местного военного персонала для связи с «национальными комитетами», созданными под крылом Розенберга, и поднять боевой дух казаков посредством выпуска для них специального воззвания.
Поддавшись давлению сверху, пропаганда вермахта составила открытое письмо от имени Власова, объясняя российским батальонам «причины» их переброски на Запад. Очевидно, Йодль выпустил это обращение до того, как было получено согласие Власова. Подписывал его Власов или нет, остается загадкой. Для него и его соратников каждая новая обида становилась источником переоценки ценностей и взаимных обвинений. Разрыв между устремлениями немцев и русских становился все более очевидным. Однако Йодль был доволен своей маленькой хитростью. В своем выступлении в ноябре он заявил: «Использование иностранцев в качестве солдат должно рассматриваться с величайшим скептицизмом. Было время, когда с Восточного фронта, под лозунгом «Россию могут победить только русские», распространялось нечто близкое к психозу. Во многих головах поселилась призрачная идея огромной армии Власова. Тогда мы создали более 160 батальонов. Пока мы победоносно продвигались вперед, результаты выглядели положительными. Когда же ситуация изменилась и мы были вынуждены отступать, они стали отрицательными. На сегодня имеется только около 100 восточных батальонов, и почти ни один из них не находится на Востоке».
Отныне положение Osttruppen сводилось к статусу наемников, воюющих за чужое дело против врага, которого они не знали и не имели причин ненавидеть. Теперь это было что угодно, но только не «освободительная армия».
Все попытки вновь поднять вопрос о Власове оказались тщетными. Все, что можно было сказать, было сформулировано и переформулировано с набившей оскомину назойливостью. Пропаганда вермахта потеряла веру. Абвер Канариса сам оказался на грани поглощения его СС. Министерству иностранных дел по-прежнему запрещалось заниматься восточными делами. Чиновники военной администрации не имели ни власти, ни каналов, чтобы к ним прислушивались. Министерство оккупированных восточных территорий оказалось изолированным и органически неспособным взять на себя инициативу. Теперь, когда все было потеряно, Розенберг направил меморандум Кейтелю, жалуясь на чрезмерную озабоченность армии великороссами; а его подчиненные играли со своим кругом фиктивных национальных «лидеров» и «комитетов». (Розенберг встречался с Гитлером еще один раз – последний – в ноябре 1943 г., но, как, оглядываясь назад год спустя, утверждал один из его помощников Вальтер Лабе: «К моему личному сожалению, министерство восточных территорий упустило действительно подходящую возможность для продвижения подобных идей (политической войны) – когда рейхсминистр Розенберг встретился с фюрером в ноябре 1943 г., и ему так и не удалось представить идеи о предоставлении автономии в Эстонии и Латвии. Если бы министерство предприняло этот шаг и прибегло к конструктивной политике в Белоруссии, которая обязательно распространилась бы на Украину и другие оккупированные территории, немецкая политика, несомненно, пошла бы другим путем, и сегодня министерство оккупированных восточных территорий находилось бы в другом положении».) Лишь некоторые из наиболее проницательных людей в министерстве продолжали выступать за новое политическое наступление. В другом обзоре ситуации Бройтигам повторял все те же знакомые рекомендации – такие как декларация о судьбе России. «То, что желают знать народные массы, – это не подробности, а прежде всего то, что мы не считаем их страну колонией, а население всего лишь объектом эксплуатации». Лето и осень 1943 г. прошли без немецкого наступления на Востоке, которое ранее восстанавливало баланс сил. «Тем более политика и пропаганда должны стремиться разрушить психику врага другими средствами». Но все это было не что иное, как ханжеская надежда, и не предлагало никакого нового подхода.
