Это, по существу, являлось аналогом ранних планов армии для РОА и Восточного легиона. Точно так же, как и в случае с русскими, оказалось невозможным создавать военные формирования, не открывая при этом дверь для политических требований.
Специфическим аспектом восточно-тюркской воинской части являлась его отчетливо выраженная ориентация на пантюркизм. На этапе, когда СС захватывали все больше власти и людских ресурсов, они были готовы поддержать новую концепцию, которая имела по крайней мере то преимущество, что была еще не опробована и – что имело решающее значение из-за конфликта с министерством восточных территорий – противоречила национальной политике, проводимой Розенбергом и Менде.
Главным сторонником пантюркизма в СС стал доктор Райнер Ольцша – врач, интерес которого к Востоку был вызван профессиональным расследованием эпидемий и который впоследствии редактировал в соавторстве книгу о Туркестане. Идея разведывательных групп, действовавших глубоко в тылу врага, восхитила его и привела к тому, что он одобрил план некоторых татарских эмигрантов в Берлине по созданию единого тюрко-татарского государства «от Казани до Самарканда». Пантюркизм – идея, в частности возрожденная несколькими представителями самых малозначительных мусульманских национальностей, которые искали безопасности в численности [объединенных тюркских народов], – был подан СС как новый эксперимент, который «не мог причинить вреда» и помог бы сплотить большой и, предположительно, надежный сегмент дезертиров.
Этот тактический сдвиг может быть отчасти объяснен как шаг, направленный против Розенберга, а не как базовая переориентация СС. Нет никаких доказательств того, что Гиммлер или даже офицеры, которые руководили восточными формированиями СС, обратились в пантюркизм. Но есть и другое объяснение. Настойчивые требования министерства восточных территорий о разделении каждой этнической группы СССР на отдельные образования под правлением Германии сталкивались с раздражением со стороны некоторых других ведомств. В частности, офицеру СС это казалось запутанной, сложной и, по всей видимости, маловажной концепцией, которая требовала разбираться с «ордами» пререкающихся между собой эмигрантов, говорящих на разных языках и доказывающих собственную правоту. Насколько яснее и привлекательнее являлась выдвинутая геополитиками концепция «большого пространства» – широкомасштабный план, собирающий в огромное единое целое мелкие разобщенные остатки Советского Союза! Чтобы сделать идею более привлекательной, предполагаемая «тюркско-татарская» территория лежала непосредственно за пределами области, которую жаждал получить рейх. На данный момент поддержка такой схемы не предполагала никаких обязательств. Рассматриваемый в этом свете мусульманский эксперимент был даже совместим с одновременным смещением в сторону столь же лицемерной поддержки другой концепции «большого пространства» – движения Власова; оно также выступало против раздробления Советского Союза и тоже причисляло Гиммлера к оппонентам Розенберга.
СС дошли до того, что лишились собственной догмы. Один из лидеров перебежчиков вспоминает разговор с Райнером Ольцша в 1944 г., который мог бы стать эпитафией их переориентации: «Я спросил его: «Почему вам понадобилось столько времени, чтобы поумнеть?» Он ответил: «Мы оказались слабее, чем думали».
Секретное оружие
Выступления Гиммлера в октябре 1943 г. показали его озабоченность вопросом Власова; временами он говорил так, словно сам пытался убедить себя. Небольшие инциденты в последующие месяцы заставили его близких сотрудников задаться вопросом, не подвергал ли, в конце концов, рейхсфюрер сомнению некоторые предпосылки немецкой политики и не взвешивал ли он возможность альтернативной тактики.
Несколько случайных событий способствовали началу нового наступления «политиков». В начале весны 1944 г. Гиммлер попросил СД подготовить доклад с рекомендациями по немецкой политике в случае смерти Сталина. Провласовская группировка помогла составить меморандум, который (по словам одного из его авторов) показывал, «что современная немецкая восточная политика едва ли предполагала какую-либо возможность извлечения из подобной случайности политической выгоды ради преимуществ и облегчения в ведении боевых действий – пока не принято решение о фундаментальных переменах в нынешнем отношении к политической войне».
Одновременно Гиммлер попросил СД прикрепить к его штаб-квартире офицера, знающего русский язык и сведущего в советских делах. Этим человеком оказался Вальдемар фон Радецкий, временно переведенный в службу внешней разведки прибалтийский немец и друг оберштурмбаннфюре-ра Фридриха Бухардта, который занимался делами эмиграции в службе внутренней безопасности, то есть в 3-м управлении РСХА, внутренней СД (Amt III), и являлся убежденным сторонником движения Власова. Через Радецкого стало возможным снабжать Гиммлера различными донесениями, нацеленными на то, чтобы вызвать у последнего более благосклонное отношение к Власову. В одном из таких отчетов были обобщены допросы советских военнопленных с целью показать советскую озабоченность воздействием листовок Власова на Красную армию; идея заключалась в том, чтобы продемонстрировать, будто Москва видит во Власове опасность. В других докладах подчеркивалась высокая эффективность принудительного труда или деятельности восточных антипартизанских подразделений. Наконец, один из наиболее пространных меморандумов Радецкого Гиммлеру излагал следующие четыре пункта: 1) высокий моральный дух и лояльность среди восточных войск СС, Osttruppen («восточные войска») и Hiwis («хиви») могут быть сохранены только в том случае, если им предоставят более позитивные заверения о будущем; 2) немецкие усилия по подрыву советского боевого духа могут быть эффективны только тогда, когда будет составлена заслуживающая доверия политическая программа; 3) то же самое необходимо ради обеспечения высокой продуктивности труда «остарбайтеров»; 4) пока не предложена четкая политическая программа, миллионы советских военнопленных и рабочих в рейхе могут легко стать жертвой недовольства и беспорядков.
Таким образом, была подготовлена почва для появления конструктора новой политики СС Гюнтера д’Алкена. Сын рейнского купца и обязанный всем самому себе интеллектуал, он был редактором еженедельника СС Das Schwarze Korps – «Черный корпус», газеты, известной своим нацистским фанатизмом, а также периодическим пренебрежением ортодоксальностью. Во время войны д’Алкен возглавлял подразделение военных корреспондентов СС, которое неоднократно заслуживало похвалы Гиммлера. Его опыт на Востоке постепенно готовил д’Алкена к переоценке – если не ценностей, то хотя бы тактики. Однако поначалу Гиммлер напрягался, когда бы штандартенфюрер (д’Алкен) ни обращался к нему по этому вопросу.
«Я запрещаю раз и навсегда, – писал он д’Алкену в середине 1943 г., – чтобы СС имели хоть что-то общее с планами этого большевика Власова, выведенного на сцену вермахтом и недвусмысленно отвергнутого фюрером. Фюрер позволил вермахту заниматься с его помощью (движения Власова) пропагандой. Однако, к сожалению, мы в Германии не можем отделять пропаганду от наших собственных убеждений. Поэтому я запрещаю эту опасную игру с огнем».
Тем временем продолжалось постепенное обращение д’Алкена в сторонника лагеря политической войны, и в 1944 г. именно его воздействие на Гиммлера привело к тому, что игру с Власовым возродили именно СС.
