Как уже говорилось, «туркестанский комитет» пользовался поддержкой отчасти из-за географической удаленности его собственной родной территории и, соответственно, меньшей заинтересованности Германии в предотвращении там роста самостоятельных движений. В основном по тем же причинам министерство восточных территорий поддержало объединенный «туркестанский комитет», утверждая, будто он представляет все пять национальностей советской Средней Азии, несмотря на их языковые, культурные и политические различия. Личная поддержка Менде помогла Вели Каюму стать его руководителем. Придерживаясь крайне антироссийской линии, последний держался относительно в стороне от других национальных представителей и от их борьбы с группировками Власова. Однако фракция так называемого Национального комитета объединения Туркестана, после конфликта с Каюмом, работала и на другие ведомства – такие как СС, – что способствовало серьезному расколу в рядах комитета, в котором уже и без того наблюдался разлад между узбекской и казахской фракциями. Менде, несмотря на оппозицию Бергера, организовал в Вене в июне 1944 г. туркестанский конгресс, который был проведен с максимальными помпой и церемониями.
Кавказские комитеты были тесно связаны со своими немецкими спонсорами. По мере хода войны их руководство – под управлением Менде – перешло к Михаилу Кедии, грузинскому эмигранту из Парижа, компетентному политику с крайними прогерманскими и антироссийскими взглядами, имевшему многочисленные контакты как в абвере, так и в СС. Он и его отобранные коллеги из трех других кавказских комитетов представили антитезу концепции Власова. Их формула звучала так: «Никакой единой борьбы с большевизмом, а только совместная борьба всех нерусских против русских».
На завершающих этапах войны «кавказская триада» могла оказывать заметное влияние внутри министерства оккупированных восточных территорий.
Таким образом, для того, чтобы противостоять маневрам Власова и продвинуть собственные политические планы, министерство восточных территорий создавало потенциальные правительства в изгнании для нерусских регионов СССР. И хотя к ним часто относились с цинизмом и пренебрежением, они являлись полезными пешками в борьбе Розенберга против своих внутренних врагов. В то же время они, со своей стороны, стремились использовать Розенберга в своих целях. Возникал классический вопрос – кто должен быть хозяином в доме.
СС сами поднесли спичку к запалу бомбы национального вопроса. Вполне вероятно, что поначалу Бергер не ощущал всего размаха назревавшего конфликта. Пытаясь защититься от врагов из РСХА и находясь под влиянием своих сослуживцев по министерству Розенберга, он все больше приближался к позиции сторонников сепаратизма. Кроме того, Бергер отдавал предпочтение нерусским группам из-за их преобладания в войсках СС. И именно для того, чтобы избавиться от путаницы и множественности групп (и получить формальную юрисдикцию над ними), в июле 1944 г. Гиммлер одобрил создание внутри ССХА Бергера специального ведомства для руководства «восточными СС».
Человеком, которого Бергер выбрал для руководства этим Freiwilligen-Leitstelle – отделом командования добровольцами, – стал доктор Фриц Арльт, молодой офицер СС из Силезии, который изучал Восточную Европу и руководил отделом национальностей в «генерал-губернаторстве Польша». Вскоре между ведомством Арльта и национальными комитетами, действовавшими под эгидой Менде, была создана новая ось. Наконец-то искавшие союзников люди Розенберга обрели еще и некоторую поддержку в СС.
Узнав летом 1944 г. о новом шаге Власова, национальные комитеты и их защитники из министерства восточных территорий встревожились. Для противодействия ему было найдено военное обоснование: «Мы возражали, – вспоминал немецкий поручитель, – против слишком быстрого развития армии Власова, поскольку, на наш взгляд, это было бы сопряжено с большой опасностью проникновения советских агентов и огромными трудностями военной реорганизации в такой критический момент».
Теперь картина выглядела еще более сложной. В июле 1944 г., с благословения Бергера, Арльт назначил доктора Эрхарда Крюгера главой русского бюро своего отдела управления, в котором должны были иметься подотделы для каждой из советских национальностей. Оберфюрер Крюгер, прибалтийский немец, после активного участия в нацистском молодежном движении в Латвии в 1939 г. был репатриирован в рейх. Чего Арльт не знал, так это то, что Крюгер также являлся чиновником СД – злейшего врага Арльта – и фактически принадлежал к провласовской фракции. Крюгер одновременно возглавил созданную СД зондеркоманду «Ост» и мог напрямую, через Олендорфа и без ведома своего номинального начальника, Арльта, отчитываться перед Гиммлером – точно так же, как Кох, минуя Розенберга, мог через Бормана обращаться к Гитлеру. Отныне на национальный аспект власовского вопроса жизненно важное влияние оказывала непримиримая дуэль между Арльтом и Крюгером, выразителями двух диаметрально противоположных ориентаций внутри СС.
Нет никаких сомнений в том, что Власов никогда не становился «сепаратистом», как с надеждой сделал допущение Розенберг исходя из меморандума генерала от мая 1943 г. – документа, забытого или проигнорированного всеми, кроме рейхсминистра. Какой бы тактической гибкостью ни обладал Розенберг, к концу лета 1944 г. она сошла на нет. Учитывая, что экстремисты в национальном вопросе буквально вынуждали более умеренные элементы присоединяться к той или иной стороне спора, все усилия по достижению компромисса оказались тщетными. Линии раздела были прочерчены. Ориентация Власова была нацелена на то, чтобы представлять «общероссийскую» позицию, принимавшую самоопределение «в принципе», но откладывавшую любое решение проблемы «до победы». Сепаратистские комитеты твердо стояли на освобождении своей родины от ига Москвы и на обещании суверенитета как предварительных условиях сотрудничества и с немцами, и с власовцами.
Возможно, именно потому, что реальные перспективы успеха уже выглядели столь призрачными, а значимость всей проблемы чисто символической, обе стороны, действуя в интересах истории, более свободно предавались непозволительному упрямству, чем делали бы это при других обстоятельствах. Вслед за ними остальные заинтересованные немецкие ведомства заняли свои позиции – или с Гиммлером, возглавлявшим теперь один лагерь, усиленный такими людьми, как д’Алкен и Крюгер, действовавшими от лица Власова; или с Розенбергом в противоположном лагере, усиленном Менде и Арльтом в качестве главных пропагандистов сепаратистских комитетов. Сцена была подготовлена к заключительному акту.
Глава 28
Крах карточного домика
Гиммлер и Власов
20 июля 1944 г. Клаус фон Штауффенберг подложил свой портфель с бомбой замедленного действия под стол для совещаний в ставке Гитлера в Растенбурге и, находясь снаружи здания и услышав взрыв, вылетел в Берлин, предполагая, что фюрер должен быть мертв. Заговор, устроенный тогда оппозицией, в котором участвовали некоторые известные военные и небольшое количество либеральных и консервативных гражданских лиц, был скоротечным. Ближе к ночи его провал стал очевиден и началась облава на подозреваемых в мятеже. Жестокая чистка напрямую отразилась на восточной политике в трех аспектах. Она оставила СС в еще более влиятельном положении, чем когда-либо, отодвигая в сторону их извечного врага – армию, как фактор силы. Она устранила со сцены многих из тех, кто занял дальновидную позицию по русскому вопросу – таких людей, как Вагнер, Штауффенберг, Тресков, Шуленбург и Хассель. Наконец, оказала непосредственное влияние на судьбу дела Власова.
