Розенберг пришел в отчаяние. Он годами пытался бороться за свою марку политической войны. И эта борьба принесла ему только непреклонную враждебность Бормана, Геринга и Коха; Геббельс и Гиммлер презирали его; Гитлер игнорировал. Теперь, когда политическая война наконец получила признание, ее вели его враги, активно подрывавшие излюбленные концепции рейхсминистра. Одновременно бенефициары его неудачной политики раздела СССР набрасывались на рейхсминистра, обвиняя в слабости и компромиссах. 12 октября 1944 г. Розенберг подал Гитлеру прошение об отставке.
Можно задаться вопросом, почему Розенберг не ушел в отставку раньше. Действительно, только его верность Гитлеру и чрезмерная тяга к власти позволяли ему в течение трех с половиной лет смиряться с бесконечными разочарованиями и поражениями. Насколько силен был шок, вызванный власовским движением, если теперь, когда все было потеряно, Розенберг просил освободить его от занимаемой должности.
Патетично, стараясь донести свою точку зрения до Гитлера, Розенберг процитировал протесты своих эмигрантов, за влияние которых на рейхсминистра Гитлер неоднократно ему выговаривал. Ключом к его жалобе стало принятие СС в качестве официальной концепции термина «народы России». Эта фраза, утверждал Розенберг, «означает признание всей старой территории в качестве русской собственности и включение в эту концепцию всех нерусских».
«Закономерным результатом такого требования к военнополитическому руководству [генералом Власовым] всеми нерусскими народами и их подчинению его командованию стала единодушная враждебность. Я позволю себе, мой фюрер, – продолжал Розенберг, – приложить копии протеста председателя Национального комитета туркестанского единства [Вели Каюма]; аналогичные заявления сделали Белорусский центральный совет, комитеты кавказских народов, а также украинские группы…»
Альтернативой, которую он поддерживал, являлось создание сепаратистских центров: «…Я создал в Восточном министерстве отделы управления для всех народов Востока, которые теперь могут считаться хорошо себя зарекомендовавшими… и они готовы для того, чтобы признать их в качестве национальных комитетов, если таковые соответствуют целям немецкой политики».
Сам Розенберг знал, что это не так. Он чувствовал себя куда в большей безопасности, излагая свои излюбленные жалобы на вмешательство со стороны: «Я столкнулся с ситуацией, когда самые разные правительственные ведомства считают себя способными самостоятельно справиться с проблемами Востока, и я должен отметить, что их первые публичные усилия представляют собой такую угрозу для восточной политики, что я чувствую себя обязанным донести свое беспокойство до вас, мой фюрер».
Словно избалованный и несправедливо обиженный ребенок, Розенберг канючил: «Прошу вас, мой фюрер, сообщить мне, желаете ли вы, чтобы я продолжал свою работу в этой области… В свете последних событий я вынужден предполагать, что вы более не считаете мою деятельность необходимой».
Нет никаких свидетельств тому, что Гитлер когда-либо ответил или что Борман и Ламмерс вообще передавали ему это письмо. Розенберга переиграли, и он это знал. Тем не менее, не получив никаких противоположных указаний, он остался на своем посту.
И словно в довершение всех обид, на сцену вновь вышла другая немецкая жертва восточной политики – единственная, над которой Розенберг когда-то одержал победу, – Риббентроп и его министерство иностранных дел. Проблема Власова позволила последнему без особых усилий возместить некоторую часть своего былого влияния. В то самое время, когда фюрер отказался видеться с Розенбергом, Гиммлер и Риббентроп встретились с Гитлером и, по-видимому, получили одобрение на договоренность, в соответствии с которой СС будут заниматься с внутренними аспектами проблемы Власова, тогда как министерство иностранных дел разбиралось бы с международными последствиями. Инициативная группа приветствовала такое развитие событий, как дальнейшее «привлечение» Гиммлера на сторону политической войны. Ни Власов, ни его помощники не возражали против такой схемы: потеряв Штрик-Штрикфельдта, выброшенного за борт из-за его враждебного отношения к СС, они были рады приобрести нового и менее нежелательного в нравственном отношении «союзника», чем СС. Кроме того, участие министерства иностранных дел вызвало в их умах смутную и наивную надежду на обретение Власовым «дипломатического признания» рейха. Ради соблюдения баланса МИД поддержало сбивающий с толку и бесплодный союз с СС в плане помощи КОНР, сковав таким образом еще одно звено цепи, опутавшей фантомную сферу Розенберга.
Между тем приготовления СС и их соратников дошли до того момента, когда можно было определиться с местом и датой провозглашения нового комитета Власова. Вопреки отчаянному сопротивлению Розенберга, в качестве места провозглашения выбрали символ панславизма – Прагу, а персонал «Комитета освобождения народов России» подвергся тщательному отбору.
Перед лицом настойчивых требований своих помощников и лидеров эмиграции Розенберг вновь попросил о личной встрече с Гитлером – до 14 ноября, дня провозглашения КОНР. В письмах к Борману и Ламмерсу Розенберг выражал опасение, что предстоящая пражская церемония могла «способствовать продвижению панславянских идей». Он все еще ждал ответа, когда утром 14 ноября – именно тогда, когда мероприятие в Праге должно было вот-вот начаться, – он получил телеграмму от Ламмерса: «…Обергруппенфюрер Шауб (адъютант Гитлера) сообщил мне сегодня по телефону, что по причинам, которые я не могу здесь пояснять, у него нет возможности подать ваш запрос о личной беседе с фюрером до 16 ноября. Поэтому вы не можете рассчитывать на то, что в ближайшем будущем фюрер примет вас. В этой связи обер-группенфюрер Шауб подтверждает, что фюрер передал конкретные решения по делу Власова на усмотрение министра иностранных дел рейха и рейхсфюрера СС. В сложившихся обстоятельствах считаю необходимым посоветовать вам: в том, что касается ваших оговорок относительно планируемого дальнейшего ведения дела Власова, надо напрямую связаться с министром иностранных дел рейха и рейхсфюрером СС».
Розенберг проиграл.
Бабье лето 1944 г
В середине ноября 1944 г. Прага стала свидетелем пика карьеры Власова на стороне Германии, вершины официального признания нацистами политической войны против России и победы федерализма над сепаратистской концепцией. Тем не менее победа Власова оказалась ложной, немецкая тактика бесполезной, а успех федералистов обманчивым. После грандиозной подготовки мир увидел помпезное провозглашение Комитета освобождения народов России и его «Манифеста», принятого под председательством Власова в древнем пражском замке Градчаны – в присутствии официальных представителей Германии, которые приветствовали советских перебежчиков как союзников. В Германии не поскупились на официальную огласку, и сам Гиммлер телеграфировал Власову свои пожелания «полного успеха в интересах нашего общего дела».
Обе стороны, и немецкая и русская, действовали так, как будто все это еще имело какое-то значение. Они устраивали представление перед историей, одним глазом поглядывая на западные державы, а другим на Москву. Пражское совещание проходило в тот самый момент, когда союзные армии с обеих сторон, с Востока и с Запада, должны были вот-вот вторгнуться на территорию Германии. Всего за несколько недель до этого было объявлено о создании фольксштурма (народного ополчения), в отчаянной попытке Германии собрать последние людские резервы при помощи тотальной мобилизации. На политическом фронте Берлин также был занят формированием подобных «правительств в изгнании», от албанского и хорватского комитетов до французских властей в изгнании в Зигмарингене. Власов являлся частью этой тактики отчаяния.
