Между армией и СС
В оставшиеся месяцы войны вопрос о политической войне уже не был центральным в восточной политике. Теперь внимание переключилось на две самостоятельные темы: войска и пропаганда. В обоих случаях ключевым вопросом являлся национальный. Решение, к которому стремились и армия, и СС, состояло в одновременной поддержке двух взаимоисключающих доктрин и их выразителей – федералистов и сепаратистов. Это принципиальное сходство в тактиках армии и СС, в обоих случаях чисто прагматическое, не смягчило других противоречий между ними. Напротив, последний этап войны стал свидетелем кульминации игры в кошки-мышки, которую начал Гиммлер.
В области пропаганды стремление использовать все возможные ресурсы побудило пропаганду вермахта издать директиву о «власовской пропаганде среди нерусских национальностей»: «Хотя консолидация (Zusammenfassung) всех антибольшевистских сил необходима для общей борьбы против советской террористической системы, никакого намерения по включению нерусских подразделений в РОА не существует. Продолжающееся раздельное существование национальных формирований кавказцев, туркестанцев, украинцев и казаков было обещано соответствующим национальным группам».
Именно на этом фоне глава отдела пропаганды вермахта Ведель осудил всю власовскую пропаганду, призывавшую к подчинению национальных легионов КОНР, как основанную на дезинформации или умышленном искажении германской политики. Его план состоял в продолжении использования в пропаганде сепаратизма наряду с решительной и усиленной власовской темой, которая, как подчеркивал Ведель, означала не «единую и неделимую Россию», а «единую и неделимую борьбу против большевизма». Однако сама пропаганда вермахта была уже недалека от того, чтобы утратить собственную самостоятельность в пользу «спрута СС». К концу 1944 г. отдел передали под руководство заместителя д’Алкена штурмбаннфюрера СС Кригбаума, который, надо сказать, мало вмешивался в фактическую работу оставшихся сотрудников. Штрик-Штрикфельдт, продолжавший смотреть с неприкрытой враждебностью на СС и на одобрение ими Власова, как «не на раскаяние в содеянном и не на дальновидность, а на чистой воды эгоизм и обман», покинул отдел пропаганды вермахта. В качестве политического фактора пропаганда вермахта подошла к своему позорному концу. (Прежнего руководителя 4-й секции отдела пропаганды вермахта полковника Ганса Мартина – заодно со статс-секретарем министерства пропаганды Гуттерером – в мае 1944 г. сместили с должности за причастность к широко разветвленной сети черных рынков.)
Отныне внимание почти полностью сосредотачивалось на военном использовании «восточных войск». Отношение армии было неоднозначным. После 20 июля она потеряла все остатки власти в нацистском государстве. Лишенный многих высокопоставленных офицеров, запуганный в политическом плане, еще больше смирившийся с поражением, вермахт отказался от серьезного вовлечения в дело Власова. Ни лидеры КОНР, ни их противники среди сепаратистов не имели прямого контакта с Йодлем и Кейтелем. Генерал Гудериан оказался единственным человеком из военного руководства, который по-прежнему активно интересовался максимальным использованием Osttruppen. Пока Гудериан не столкнулся с сопротивлением не только СС, но и КОНР, он носился с идеей произвести Кёстринга, номинального главу «восточных войск», в звание генерал-полковника, на деле командующего более крупными силами РОА; он учтиво телеграфировал Власову свои наилучшие пожелания успеха, но во всем остальном не особо обременял себя «восточным вопросом».
Единственным оперативным органом вооруженных сил, все еще участвовавшим в восточной политике, оставалось ведомство генерала Кёстринга, занимавшееся «добровольческими формированиями» (General der Freiwilligen-Verbande). Положение Кёстринга осложнялось ссорой с посягавшими на его вотчину СС и одновременно его попытками предотвратить передачу командования «восточными войсками» непосредственно Власову и его РОА.
СС выдвинули более серьезные претензии в отношении контроля над военными делами. После 20 июля Гиммлер принял на себя командование армией резерва (он любил называть себя – с преднамеренной забывчивостью – главнокомандующим всей армией вообще), и эта новая сфера ответственности послужила основанием для инициативы СС по формированию власовских дивизий. Хотя их создание являлось неотъемлемой частью сентябрьского соглашения 1944 г., вопросы о том, кто должен командовать ими, как их следовало снабжать, вооружать и вводить в боевые действия, а также каковы должны быть отношения между немецким и русским персоналом, не были разъяснены. По-видимому, Гиммлер не был расположен к передаче командования «русскими дивизиями» Власову, в то время как Бергер надеялся, что во главе всех русских формирований можно поставить немецкого офицера. Еще до публичного объявления о встрече Власова с Гиммлером Бергер призвал рейхсфюрера СС назначить на эту должность графа Эрвина фон Туна, бывшего офицера габсбургской кавалерии, который работал в министерстве иностранных дел Германии, позже в абвере и участвовал в антипартизанской войне. Зная превосходные лингвистические способности фон Туна и его «знакомство с менталитетом восточных народов», Бергер настаивал, чтобы Гиммлер повысил его в звании, перевел в СС и «доверил командование русскими – как Паннвицу казаками». Как ни странно, но Гиммлер быстро согласился и уполномочил Бергера отправить запрос на перевод Туна.
По-видимому, кое-кто в иерархии СС сообразил, что подобный шаг несовместим с деятельностью Власова, и от плана с фон Туном отказались. Вместо него возник другой, логически столь же несовместимый план, по которому необходимо было заманить Кёстринга в СС – возможно, пообещав продвижение по службе. Прощупывание почвы оставили до совещания 16 сентября, и более серьезные усилия были предприняты только в октябре и ноябре, но старый генерал успешно противился предложению. При всей своей ограниченности он отчетливо осознавал, что власовцы рассматривают Osttruppen под командованием немцев как «наемников», тогда как Osttruppen, в свою очередь, считали восточные части СС Schweinehunde (прибегая к их собственному термину) – «свиньями собачьими», которые использовались для подавления восстаний против власти нацистов по всей завоеванной Европе. В сложившихся обстоятельствах Кёстринг предпочел остаться в составе ОКХ – с чем и согласился Гиммлер на их совещании 7 декабря 1944 г., когда после пражских событий было санкционировано формирование первой «независимой дивизии КОНР». Таким образом, Кёстринг пережил реорганизацию, хотя многие ожидали, что в конечном итоге его поглотит империя Гиммлера. И в самом деле, после его ухода из министерства Розенберга Бергер ожидал, что по приказу Гитлера Кёстринга вскоре переведут под начало рейхсфюрера СС.
Позиция Гиммлера заключалась в следующем: если русские проявят себя как хорошие бойцы на стороне Германии, он санкционирует расширение их сил и передачу дополнительных формирований под командование Власова, а не под немецкое – без немецкого персонала, поставленного на ключевые командные и руководящие посты.
Кёстринг благоволил власовскому предприятию. В Праге он пел и выпивал вместе с многими членами КОНР. В то же время он стремился не потерять влияния и не поставить под угрозу моральный дух и силу находящихся под его контролем национальных формирований. Он рассматривал КОНР как дополнение, а не замену различных восточных батальонов, разбросанных от Норвегии до Югославии. Чисто военная задача состояла в том, чтобы увеличить количество людей, сражавшихся за Германию. Кёстринг и его адъютант Ганс фон Херварт рассматривали Власова как нечто вроде политического прикрытия для разношерстых восточных формирований; в военном же отношении они отказывались передавать ему командование.
