Формирования русских добровольцев:
599-я пехотная бригада, около 13 тысяч человек, на марше из Дании на юг;
600-я пехотная дивизия (она же 1-я дивизия власовской РОА), около 12 тысяч человек, по последним сообщениям, находилась в Богемии (Чехии) и Моравии;
650-я русская пехотная дивизия (она же 2-я дивизия власовской РОА), около 18 тысяч человек, по последним сообщениям, находилась на марше из Мюнзингена в район Линца (Австрия).
Спустя долгое время после того, как многие из них повернули против немцев и оказались арестованы или интернированы союзниками, эти русские соединения перечислялись ОКБ, которое наивно добавляло: «По составу и численности других восточных подразделений (батальонов и рот) доступных данных не имеется. Было предложено вызвать с юга во Фленсбург майора Волкела, начальника Генерального штаба добровольческих формирований, в качестве эксперта по данным вопросам».
Последнее официальное заявление по Востоку выдавало такое же отсутствие понимания реалий, что и четыре года назад. Вместо завоевания Востока и, если уж на то пошло, Запада, «тысячелетний рейх» сам стал жертвой. Над германской столицей развевался советский флаг. Над головой Барбароссы сомкнулись волны
[110].
Заключение
Разгром разбросал исполнителей главных ролей во все стороны. Некоторых, как Канариса, в последние месяцы войны убили нацисты. Другие, в том числе нацистская верхушка – Гитлер, Гиммлер, Геббельс и, возможно, Борман, – а также рыба помельче, такие как Шикеданц, покончили с собой. Одна группа участников этой драмы – включая Розенберга, Геринга, Заукеля и Кальтенбруннера – не избежали своей судьбы и, как военные преступники, были приговорены Международным военным трибуналом к смертной казни. Менее значительные фигуры – такие как Бергер и Ламмерс – предстали перед судом за военные преступления; некоторых вскоре освободили, а других, таких как Олендорф, приговорили к смерти. Некоторые из генералов армии и СС вышли в отставку; другие – как Кёстринг, Клейст, Вахтер и Шелленберг – вскоре умерли. Некоторые бывшие чиновники – такие как Штрик-Штрикфельдт и Бухардт – отказались от общественной жизни и вернулись в частный бизнес или – как Шиллер и Маркерт – занялись преподаванием в университетах. Лозе вышел в отставку и выехал в Шлезвиг-Гольштейн, чтобы, в качестве бывшего обер-президента этой провинции, претендовать на пенсию; Гроте стал редактором газеты; насчет Крёгера и Лейббрандта мало что известно. Когда было сформировано правительство Западной Германии, некоторые всплыли в Бонне – Херварт, сначала в качестве начальника протокольной службы МИД, а затем как посланник в Лондоне; Бройтигам и Хильгер в русском отделе МИД; Оберлендер возглавил Партию беженцев и стал министром по делам беженцев; другие – как Менде и Тауберт – устроились на периферии новой Германской республики (ФРГ). Незначительное количество появилось и в Восточной Германии (ГДР). Нескольких бывших чиновников репатриировали в качестве военнопленных из Советского Союза. Некоторые, вроде Нидермайера, предложили свои услуги Советскому Союзу, но были арестованы как иностранные шпионы. Кое-кто из тех, кто добровольно помогал Западу, становились тайными советниками по советским делам, а Гелен, как сообщалось, руководил в ФРГ обширной разведывательной сетью на Западе. В Советском Союзе прошел ряд менее крупных процессов по военным преступлениям, вынесших приговоры ряду офицеров армии и СС, действовавших на Востоке, – в том числе Еккельну. Эрих Кох, арестованный через несколько месяцев после капитуляции, был передан западными державами Польше для судебного преследования в качестве военного преступника, но так и не предстал перед судом; позднее сообщалось, что он остался на свободе и жил в Варшаве. Когда началась холодная война, большинство оставшихся членов старого немецкого «актерского состава» встали на ту или иную сторону – в той степени, в какой Запад или Восток позволили им.
Для масс советских граждан в рейхе окончание войны означало возвращение домой. Для бессчетных тысяч тех, кто не захотел вернуться в СССР – одни по собственной воле выбрали свободный мир, другие стремились избежать наказания за деяния военного времени, – это означало принудительную репатриацию, смерть или безвестность. 2 августа 1946 г. Москва коротко и скупо объявила, что Власова и его группу генералов, в том числе Жиленкова, Малышкина, Буняченко и Трухина, 1 августа повесили как предателей Родины. 16 января 1947 г. казачьи вожди, включая Краснова, Доманова и Шкуро, также были приговорены к смертной казни. Судьба менее значительных коллаборационистов и бывших военнопленных остается неизвестной. О многих, таких как сын Сталина Яков
[111], больше никто ничего не слышал. Остальные рассеялись по всему миру – Шандрук осел в США, Островский в Аргентине, Банд ера в Германии, Кубийович во Франции, Мельник в Люксембурге, кое-кто из их бывших коллег в Турции, Италии и Швейцарии. Потребовалось десять лет – и перемен в официальной политике, – чтобы в сентябре 1955 г. советское правительство объявило военным коллаборационистам всеобщую амнистию
[112]. Раны стали постепенно заживать.
Прошлое было прологом, и теперь начинался новый цикл.
Глава 30
Последний взгляд на восточную политику
Вторжение Германии в Советский Союз явилось результатом симбиоза нацистской идеологии с германской политикой силы. Предпосылки к этому были сформированы давно вынашиваемыми предубеждениями и иррациональными стереотипами о России и большевизме, которые привели нацистское руководство к созданию ложного образа Советского Союза. В полной гармонии с расизмом, мессианством и безнравственностью, составлявшими сущность национал-социализма, исполнители воли фюрера пытались низвести «жителя Востока», славянина, а в особенности русского, до положения предопределенной, неизбежной неполноценности. Нацистское мировоззрение символизировалось опусканием советского человека до статуса «унтерменша». В то же время текущая ситуация 1940 г. – мощь Германии, череда блестящих побед, которые стимулировали погоню за очередным триумфом, и существование России в качестве другой, единственной на континенте крупной державы, – вот что стояло за приказом напасть на СССР. Это было не решением, принятым на основе рационального анализа, а рискованной авантюрой, которая не предусматривала проигрыша. Действительно, внутри мира фантазий и самообмана, который представлял из себя нацистский рейх, решение о вторжении шло от страстного желания напасть на Россию, полностью игнорируя мнение разведки – ее технических и страноведческих специалистов.
