Понимая, что был брошен прямой вызов господству Германии, 2 июля СД начали арестовывать последователей Бандеры. 4 июля был назначен немецкий комендант города, а на следующий день правительство Стецько распалось; 12 июля Стецько был арестован; сам Бандера был переведен из Кракова в Берлин и, хотя к нему относились с уважением, содержался в тюрьме.
Между тем немецкие власти были заняты наведением «порядка» в Восточной Галиции. Поддерживавших Стецько мэров и начальников полиции заменили, собрания, подозреваемые в поддержке ОУН(б), распустили. Хотя Ганс Кох и другие тщетно пытались добиться от Бандеры и Стецько отказа от провозглашения Украинского государства, официальная немецкая позиция диктовала оборвать все связи с ОУН(б). Изначально оставив вопрос о положении Галиции открытым, в середине июля Гитлер решил отделить ее от будущей территории OMi и передать Генерал-губернаторству
[20]. Лейббрандт и некоторые другие запротестовали, заявив, что это означало бы расчленение исторической Украины и потому вызвало бы «большое разочарование украинцев и разрыв между политическим руководством Германии и украинцами», но безуспешно. 1 августа Галиция стала провинцией немецкой Польши.
После официальной ликвидации ОУН(б) организация Мельника вновь стала главным представителем украинского национализма для Германии. Посредством различных мер и меморандумов она стремилась втереться в доверие немецким властями. Но терпимость со стороны армии длилось недолго. Волны арестов, в июле – сентябре 1941 г. затрагивавшие в первую очередь последователей Бандеры, позднее в равной степени распространялись и на ОУН(м), особенно с учетом того, что ее деятельность в Киеве, Житомире и других местах предвещала возобновление курса на независимость. Напрасно ее лидеры обращались к Гитлеру, прося изменить политику. В Берлине разгорались антинационалистические настроения, и даже «проукраинец» Розенберг в середине ноября приказал: «В целях обеспечения беспрепятственной административной реорганизации необходимо будет предпринять все необходимые меры для того, чтобы воспрепятствовать деятельности особо опрометчивых элементов из Западной Украины в рейхскомиссариате [Украина] и чтобы ее представители не смогли проникнуть туда из Генерал-губернаторства».
Сепаратисты, еще недавно бывшие привилегированным сословием, вскоре стали преследуемыми париями. Националистические лидеры желали сотрудничать с немцами, но на своих условиях. Хотя они заявляли, что выступают от лица украинского народа, на территории, оккупированной немцами Советской Украины, им не удалось заручиться особой поддержкой народа. Они формировали партизанские подразделения, но воздерживались от нападения на немцев. Их лидеры были помещены в немецкие тюрьмы и концентрационные лагеря; но когда в 1944 г. их отпустили на свободу, они снова примкнули к нацистам, чтобы возобновить борьбу против Москвы.
По всей вероятности, вспыхнувший во Львове кризис и его последствия лишь ускорили неизбежное. Даже сговорчивые группы ОУН, готовые на все, кроме безоговорочного подчинения, не смогли выжить в атмосфере немецкого чиновничества, большая часть которого придерживалась тезиса об «унтерменшах», а меньшая разрывалась между «проукраинскими» взглядами и стойкой верой в то, что «Германия должна стоять на первом месте».
Глава 7
Германия и Украина: украинская точка опоры
Геринг, Борман и Кох
Борьба за контроль, которая велась в относительной тишине и тайне вплоть до начала вторжения, вспыхнула в рядах нацистской элиты, как только настало время назначить рейхскомиссара Украины. Первоначальный план Розенберга состоял в том, чтобы назначить Эриха Коха рейхскомиссаром Москвы, а Арно Шикеданца или Герберта Бакке рейхскомиссаром Украины. Ходатайство Геринга на гитлеровской конференции 16 июля 1941 г. положило конец этим планам. Утверждая, что Кох был «личностью с самой сильной инициативой и лучшей подготовкой для этой должности», Геринг предложил, чтобы ему дали страны Прибалтики или Украину.
Геринг прежде всего занимался четырехлетним планом. Первые месяцы войны, в ходе которых он проявлял активный интерес к восточным делам, продемонстрировали, что он занимал позицию неизбирательного экстремизма. «Лучше всего, – по слухам, говорил он другу, – было бы убить всех мужчин на Украине от пятнадцати лет и старше, а [молодых] жеребцов затем отправить в СС». В разговоре с министром иностранных дел Италии Галеаццо Чиано Геринг выразил точку зрения, которая соответствовала прогнозу его экономистов: «В этом году от голода в России умрет от двадцати до тридцати миллионов человек. Возможно, это к лучшему, потому что некоторые нации должны быть уничтожены. Но даже если бы это было не так, с этим ничего не поделаешь. Очевидно, что если человечество обречено будет умереть от голода, дольше всего продержатся наши два народа (немцы и итальянцы)».
Однако к концу 1941 г. влияние Геринга начало ослабевать, отчасти из-за неспособности четырехлетнего плана восстановить экономическое изобилие, отчасти из-за постоянных неудач его люфтваффе (ВВС). К 1943 г. он едва ли был серьезным соперником в борьбе нацистских диад охов.
Главным вкладом Геринга в Ostpolitik было успешное назначение Коха. Розенберг, понимая, что Кох был фаворитом Геринга, который высоко оценивал его экономические способности, справедливо опасался, что Кох не станет подчиняться его, Розенберга, приказам; на конференции он сказал: «Тем более Кох в этом плане себя уже проявил». Но Геринг встал на защиту Коха: Розенбергу не стоило ожидать, что он будет водить своих комиссаров за ручку, так как «эти люди должны работать с высокой степенью независимости». Именно этого и боялся Розенберг. Наконец Гитлер вмешался и объявил, что Кох должен быть назначен на Украину, ведь «в течение следующих трех лет она, несомненно, будет самым важным регионом».
Борман, враг Розенберга и старый друг Коха, ловко позволил Герингу перехватить инициативу. И лишь в переданном Гитлеру протоколе Борман вставил едкую ремарку: «После некоторых моментов становится очевидно, что Розенберг довольно дружелюбно относится к украинцам [fur die Ukrainer sehr viel iibrig hat]».
Таким образом, Кох стал протеже экстремистов. Человек, прослывший позднее «коричневым царем» Украины, начал свою карьеру в качестве мелкого чиновника на железной дороге в Рейнской области. Там во время оккупации в начале 1920-х гг. Кох принимал участие в антифранцузской деятельности, которая тогда объединила коммунистов и национал-социалистов на общем фронте. К 1926 г. он вступил в НСДАП.
Кох принадлежал к революционному крылу нацистской партии, и, подобно Герингу и Борману, своим защитникам, он до самого конца частично сохранил свои антикапиталистические взгляды. Во времена депрессии Кох стал одним из главных нацистских представителей в деле сближения с Советским Союзом. Позднее Раушнинг вспоминал, что Кох, «один из людей Грегора Штрассера», был «решительным сторонником пророссийской политики». Даже накануне войны Кох поведал Карлу Буркхардту, верховному комиссару Лиги Наций в Данциге, что «он, Кох, стал бы фанатичным коммунистом, если бы не встретил Гитлера».
