Таким образом, Розенберг выбрал легкий путь. Если дома намерения Германии изображались агрессивно, то на Востоке должна была стоять полная тишина. Несмотря на собственные промахи, он справедливо обвинил политику Коха в том, что она внесла свой вклад в настраивании местного населения против рейха. Могло ли грамотное применение доктрин Розенберга изменить положение дел – это уже другой вопрос.
Розенберг писал меморандумы в своем кабинете в Берлине; Кох же творил политику на месте. С молчаливого согласия Бормана Кох неоднократно присылал отчеты напрямую фюреру и даже посещал штаб-квартиру Гитлера без ведома Розенберга. Напрасно офицер связи Розенберга в штаб-квартире Гитлера пытался повлиять на Гитлера и Бормана, чтобы не допустить «еще большего разгрома на Украине». Что характерно, группа Розенберга прикрывалась аргументами об «административной эффективности» и «автономии». Вопрос о подлинно гуманном обращении с восточными народами поднимался в гораздо меньшей степени; однако противоположное обращение, похоже, оказало на них куда большее влияние, чем неспособность Германии возвести автономные государства.
«Адлониада»
Под началом заурядного лидера министерства иностранных дел Германии работало множество настоящих специалистов и друзей России. С началом войны они были обречены на практически абсолютную беспомощность и бездеятельность. Общий перевод министерства иностранных дел в почти бесполезную категорию рудиментарного чиновничества – Риббентроп полагал, что с наступлением немецкого мирового господства необходимость в существовании министерства иностранных дел отпадет, – предоставило специалистам, объединенным в «комитете России», возможность сплотить других чиновников, которые, в первую очередь из соображений престижности, стремились вернуть ускользающий контроль министерства иностранных дел над немецкой внешней политикой. Этот «брак по расчету» между разочарованными карьеристами и несколько непрактичными дипломатическими экспертами должен был стать противоядием как от негативизма Гиммлера и Бормана, так и от политики «дифференциации», пропагандируемой Розенбергом.
Лидером и бесспорно «старшим государственным деятелем» этой группы – одним из немногих, кого в равной степени уважали немцы, великороссы и нерусские эмигранты, – был граф фон дер Шуленбург. Он вернулся из Москвы в 1941 г. полный разочарования и, прежде чем присоединиться к антигитлеровскому заговору в 1943–1944 гг., несколько раз пытался совершить крупные преобразования в немецкой Ostpolitik. Шуленбург, сторонник «политического действия», был, пожалуй, единственным видным человеком в рейхе, который выступал за промежуточный курс в национальном вопросе, который мог бы кого-то удовлетворить в обоих лагерях. «Всем национальностям было бы предложено право на самоопределение, и он помог бы всем им, в том числе и великороссам, создать независимые государства. Если бы новые государства в конечном счете решили основать федерацию, он бы не стал возражать». Один из его бывших коллег утверждал, что Шуленбург лично предпочел бы, чтобы это была Российская Федерация, но был готов признать государственность любой национальности, которая действительно бы этого пожелала. Другой бывший сотрудник пишет, что «граф фон дер Шуленбург считал, что с окончательным статусом Украины можно определиться только после завершения войны. В качестве возможных решений он предусматривал сильную автономию Украины в рамках Российской конфедерации или при определенных обстоятельствах независимую Украину в рамках конфедерации европейских государств».
Эффективные действия потребовали бы поддержки Риббентропа или, по крайней мере, его молчаливого согласия.
Однако министр иностранных дел боялся подойти к Гитлеру по любому вопросу, связанному с изменением политики, так как он уже и без того успел впасть в немилость. Мало того что вторжение 22 июня дискредитировало его главное достижение
[23], его протест в конце июля 1941 г. против неограниченной власти Розенберга на Востоке закончился одной из самых яростных печально известных вспышек гнева фюрера. Поэтому впредь он старался помалкивать.
Однако весной 1942 г. Риббентроп не смог устоять перед соблазном, столь привлекательно обрисованным Шуленбургом и его соратниками, – возможностью вернуть себе инициативу в восточных делах. Идея была достаточно простой: найти применение ведущим представителям нерусских эмигрантов – в качестве рычага как для содействия переходу советского народа на сторону противника, так и для возвращения министерству иностранных дел былого влияния. Некоторые из эмигрантов уже создали «национальные комитеты» и «правительства в изгнании» в Берлине, Париже или Анкаре. Последним толчком стало давление со стороны Турции, которое, по мнению министерства иностранных дел, добивалось поддержки турецких эмигрантов из СССР. В любом случае граничащим с Турцией районам необходимо было уделить особое внимание.
В апреле 1942 г. министерство иностранных дел разослало приглашения около сорока лидерам эмигрантов, почти все из которых согласились; в конце месяца они собрались в отеле «Адлон» в Берлине. Среди них были такие разнообразные личности, как граф Геракл Багратион, претендент на трон Грузии, и внук северокавказского борца за независимость Саид Шамиль. После некоторого обсуждения гости призвали немецкое правительство заявить о своей поддержке «независимости» каждой из стран, которые они представляли.
«Адлониада» (такое название тут же получила эта конференция) приобрела фарсовый характер. Шуленбург и его друзья убедили Риббентропа добиться аудиенции у фюрера, чтобы защитить интересы Германии, которые, по их мнению, требовали сотрудничества с сепаратистскими беженцами. В начале мая Риббентроп увиделся с Гитлером – и, как обычно, вернулся с пересмотренными в пользу своего вождя взглядами и наотрез отказывался от собственных же заявлений, сделанных всего несколько часов назад. «Все это чепуха, господа!» – сказал он своим помощникам. «В военное время вашими сантиментами ничего не добиться. Не ломайте голову над вещами, относительно которых фюрер уже принял окончательное решение!» Риббентроп покорно принял очередное поражение, и участники конференции вскоре разошлись. Но Шуленбург лишь еще больше разозлися. Он обвинил министра иностранных дел в низкопоклонстве и неспособности обрисовать проблему должным образом. С некоторой долей наивности он сказал одному из лидеров Северного Кавказа в «Адлоне»: «Если бы вместо этого человека у нас был настоящий министр иностранных дел, возможно, мы могли бы преуспеть». В ретроспективе же кажется очевидным, что, несмотря на некомпетентность Риббентропа, его личность здесь не имела никакого значения. Гитлер в любом случае ни за что не поменял бы своего мнения.
ОMi направило свою «тяжелую артиллерию» против этого внезапного и «незаконного» вторжения со стороны министерства иностранных дел. Розенберг настаивал на том, чтобы восточными делами занимался лишь он, и никто другой не должен был в них вмешиваться, особенно Риббентроп, которого он ненавидел. Розенберг также обнаружил «демократические» мотивы у некоторых участников конференции, среди которых были некоторые старые эмигранты, которые в атмосфере Франции, Швейцарии или Турции были убежденными антифашистами.
