Таким образом, под угрозой «посягательств» со стороны Коха и Риббентропа Розенберг попросил аудиенцию у Гитлера, и 8 мая тот его наконец принял. Среди множества обсуждаемых вопросов конфликту с министерством иностранных дел Розенберг уделил особое внимание. Теперь он круто изменил свои взгляды относительно вопроса эмигрантов. Прочитав список присутствовавших на собрании в «Адлоне» (среди них, по словам Розенберга, было два «известных агента» антигитлеровской коалиции), он вдруг пришел к мнению, что «собирать здесь всех этих эмигрантов со всего мира – чрезвычайно опасно». Если и задействовать эмигрантов, то только из числа его доверенных советников. Гитлер, писал Розенберг в своих заметках, «слушал с удивлением» и дал указание Ламмерсу «официально сообщить министерству иностранных дел о немедленном прекращении всей его деятельности на Востоке». Больше к этой проблеме фюрер возвращаться не хотел. Действительно, в последующие дни Гитлер неоднократно выражал свое негодование по поводу министерства иностранных дел. «Министерство иностранных дел должно в первую очередь воздерживаться от любых разговоров о сотрудничестве [с восточными народами], – воскликнул он. – Что за подборка персонажей [Sammelsurium von Kreaturen] в нашем министерстве иностранных дел!»
Случай с «Адлоном» привел к официальному отстранению дипломатов от вопросов, связанных с СССР и народами, его населяющими. Розенберг нетерпеливо требовал немедленного исполнения устных инструкций Гитлера. Когда Риббентроп запротестовал, Розенберг снова обратился к Ламмерсу с просьбой о новом и официальном приказе Гитлера. Наконец, после того как различные министерства в течение нескольких недель обсуждали проекты декретов фюрера, Ламмерс 10 июля представил проект Гитлеру. Розенберг ликовал, что фюрер уже решил, что «все политические приготовления на Востоке должны быть скорректированы в соответствии с формулой, предложенной мной». Он обратился с просьбой о роспуске дипломатов комитета экспертов по России и об отзыве наблюдателей министерства иностранных дел с оккупированных территорий. Наконец, он хотел, чтобы Риббентроп передал ему дела всех эмигрантов, присутствовавших на собрании в Берлине.
Хотя решение Гитлера было не столь уж резким, оно тем не менее ознаменовало безоговорочную победу Розенберга. Министерство иностранных дел «не должны заботить страны, с которыми мы воюем». Канцелярия Риббентропа лишилась последних крох своего влияния как на оккупационную политику, так и на будущее планирование относительно «пока еще» не оккупированных территорий. 28 июля официальное постановление фюрера подтвердило это решение. «Шаги по подготовке политического направления и организации» всего Востока, оккупированного или нет, «должны предприниматься рейхсминистром оккупированных восточных территорий».
На этот раз Розенберг мог праздновать победу. Это было бы неуместно, не будь его соперником министр иностранных дел. Что еще более странно, Розенберг, постоянный сторонник политики раздела и ангел-хранитель второстепенных национальностей, стал их решительным противником; в то время как министерство иностранных дел, где, по словам сепаратистов, «великорусская традиция» проявлялась сильнее всего, стало представителем независимости различных нерусских групп Советского Союза. Таковой уж была смесь внутренней политики власти, соображений внешней политики и конкурировавших сил – почти никто не обращал внимания на кратковременные смены позиций министерства иностранных дел и ОMi.
На самом деле взгляды Розенберга не изменились. Исходя из его заявлений своим коллегам, а также реакции на последующие выпады в сторону OMi, он остался верен своей первоначальной концепции. Действительно, «Адлониада» была пирровой победой для его министерства, которое отразило выдуманные атаки, но впоследствии проиграло более сильным врагам. Поединок с Риббентропом стал долгожданным антрактом в затянувшемся противостоянии Розенберга с Эрихом Кохом.
Дуэль: акт II
Кох пытался настроить всех своих знакомых против своего заклятого врага Розенберга. Его главным союзником, конечно же, был Борман. Но Кох не пренебрегал никем – ни СС, ни министерством пропаганды. Он «обрабатывал» Геббельса, в частности, через Иоахима Пальтцо, который был представителем Геббельса в Восточной Пруссии и которого Кох взял с собой на Украину.
«Пальтцо, – писал Геббельс в своем дневнике 2 мая 1942 г., – предоставил мне отчет об условиях на Украине. В этом отчете Кох с горестью заявлял о некомпетентности министерства по делам Востока. А именно: министерство строит планы на грядущие десятилетия, в то время как нынешние проблемы настолько злободневны, что их решение нельзя откладывать. Некомпетентность министерства связана с тем, что там слишком много теоретиков и слишком мало людей дела. Каждый начальник секции строит свой отдел в соответствии со своим личным вкусом. Сам Розенберг по природе своей является теоретиком, и совершенно очевидно, что он будет неизбежно вступать в постоянные конфликты с таким видным человеком дела и грубой силы, как Кох».
Во многом замечания Геббельса были справедливы. И все же Розенберг был способен на активные действия – по крайней мере, на бумаге. 13 мая он послал Коху развернутую обличительную речь, что не сильно старался скрывать от тех, кому это было интересно. Это был первый обмен ударами между этими двумя деятелями.
Письмо начиналось с рассмотрения условий на Украине. Недостаток продовольствия и жестокое обращение с военнопленными не могли не восстановить местное население против немцев; к тому же «масштабное недовольство, вызванное поведением различных политических ведомств, – недовольство, которое чревато даже более глубоким психологическим воздействием, чем значительное материальное вмешательство».
Одну за другой Розенберг повторил детали, о которых он рассказывал фюреру во время их последнего разговора. Обращения Коха к украинцам как к «колониальному народу» и «необходимость бить их хлыстом, как негров» стали выражениями, известными «самому широкому кругу украинцев». Далее Розенберг перечислил несколько случаев того, как подчиненные Коха разглагольствовали о порке невинных гражданских и публичном избиении населения. Розенберга особенно возмутило заявление Коха о том, что «украинцы и вовсе не люди, а лишь безобразная смесь», – иногда с присказкой: «Они же все равно всего лишь русские». Для Розенберга это была анафема.
На первый взгляд Розенберг протестовал только против тактики Коха, которая настраивала население против немцев. Его аргументация носила прагматичный характер, а не идеологический. Например, он не возражал против избиения «неполноценных» как такового, но «такие выражения и инциденты наносят вред репутации Германии, в конечном счете усложняют выполнение необходимых в рамках военной экономики задач и все в большей степени уменьшают готовность населения работать».
«Существует реальная опасность того, – писал Розенберг, – что, если население придет к выводу, что господство национал-социализма влечет еще худшие последствия, чем политика большевиков, неизбежным последствием станет возникновение актов саботажа и формирование партизанских групп. Славяне в таких случаях склонны прибегать к заговорщичеству».
Именно славяне, не обладающие сильным государственно-формирующим центром, инстинктивно ожидают порядка и руководства от немецкого правления и будут более охотно подчиняться хорошо выраженному порядку, нежели скверной импровизации и шумному провокационному поведению.
