Со стороны это казалось кульминационным моментом Третьего рейха. Но выдающиеся успехи просто скрывали разраставшиеся трещины и напряженность. В дополнение к многочисленным экономическим и военным проблемам, Германия столкнулась с растущим сопротивлением внутри «Крепости Европа». Если советское население проявляло все возраставшую склонность к сопротивлению и изгнанию немцев любой ценой, то виной тому во многом были немецкие политика и поведение. Баланс факторов, открывавших дорогу к Сталинграду, был слишком сложным, чтобы подвергаться количественному анализу. Советская организация и идеологическая обработка вместе с поставками по ленд-лизу сыграли свою роль, но не менее важную роль сыграла решимость народа на советской стороне фронта не допустить своего подчинения таким, как Кох и его люди, и их методам. Новости об условиях жизни под немецким правлением просочились на советскую сторону, и в кои-то веки распространенные слухи и официальная пропаганда совпали и агитировали мужчин и женщин против немецкого правления. Произошло то, чего Сталин не смог добиться суровыми призывами и жесткими мерами и что самые дальновидные предсказывали еще с осени 1941 г.: совпадение целей советской власти и ее народа. Германия стала врагом общества номер один.
Возрастал масштаб и влияние на население оккупированных территорий принудительного трудоустройства. Вместо того чтобы позволить оккупантам отправить их в рейх на изнурительные работы, многие предпочитали сбегать в леса, вступать в партизанские отряды или уходить в подполье.
Изменения в общественном отношении были налицо. Но это не повлияло на мысли и действия Эриха Коха и его приспешников. Раньше он демонстрировал неполноценность народа, ссылаясь на его пассивность и податливость; теперь он называл общественную враждебность доказательством его потребности в жестоком возмездии. Выражение «Око за око и зуб за зуб» стало лозунгом для обеих сторон. Каждый акт партизанских диверсий и саботажа провоцировал новый террор со стороны оккупантов, а репрессии били по невинным гражданским, которые после этого были вынуждены выбирать, на чьей они стороне. В то время как некоторые посвящали себя делу Германии, значительно больше людей теперь находило себя в борьбе с завоевателями.
Таковой была ситуация, в которой работал Кох: указания Гитлера сверху, рост оппозиции снизу и новые победы на фронте. В конце августа 1942 г. он выступил на конференции немецких чиновников на Украине. Только что вернувшись после одной из своих поездок в штаб фюрера, Кох горел идеей об унтерменшах. «Нет никакой свободной Украины, – сразу начал он. – Украина должна удовлетворять потребности Германии». Чтобы увеличить порции хлеба в рейхе, необходимо было закупать в Украине около трех миллионов тонн пшеницы «вне зависимости от потерь». Следовательно, «из гражданского населения нужно выжать все соки, не заботясь об их благосостоянии». Далее было сказано предельно прямо и грубо:
«Поведение немцев [на Украине] должно регулироваться тем фактом, что мы имеем дело с народом, который уступает нам во всех отношениях. Посему о связях с украинцами не может быть и речи. Социальные контакты не допускаются; половые сношения будут строго наказаны…
Если этот народ работает по десять часов в день, восемь часов он должен будет работать на нас. Никаких проявлений сентиментальности. Этим народом надо править железной рукой, чтобы помочь нам выиграть войну. Мы освободили его не для того, чтобы принести благополучие на Украину, а для того, чтобы обеспечить Германию необходимым жизненным пространством и источником продовольствия».
Розенберг оказался погребен под этой лавиной неудач. Из его платформы беспрекословно выполнялся лишь один пункт: истребление евреев. Что касается остальной части населения, то теперь он винил в советском сопротивлении традиционное славянское упрямство и фанатичную идеологию, отлично подходившую «примитивным восточникам»; он признавал, что «люди на Востоке» никогда не обладали стремлением или способностью построить свое собственное государство. Однако казалось, Розенберг снова отрекся от своей концепции «дифференциации», по крайней мере на время. Отвечая на директиву Бормана от 23 июля, он самодовольно заявил, что практически все предложенные меры, начиная с закрытия вузов и заканчивая отстранением украинцев со всех ответственных должностей, уже давно были применены по его указанию. Розенберг также утверждал, что не было никакого плана по установлению какого-либо украинского самоуправления выше районного уровня.
С другой стороны, он попытался ублажить сторонников «просвещенного правления», одобрив утилитарную программу «политической войны», которая не обособляла ту или иную национальность, но и не ставила под сомнение конечные цели, предложенные экстремистами: «Нужно попытаться найти психологический рычаг, с помощью которого те же цели могут быть достигнуты меньшими усилиями, чем при помощи сотен полицейских батальонов».
В завершение своего словесного кульбита Розенберг заявил, что важно лишь правильно создать видимость: «Если уделить внимание таким деталям, можно будет править этими народами, пока они не заметят, что в конечном итоге мы, вероятно, не намерены предоставлять им отдельную государственность».
Помнил ли Розенберг то, о чем он сам писал и говорил еще год назад? Его последующее возвращение к позиции «раздела» указывает на то, что он потерял уверенность в себе и ищет новые пути к победе. Он все еще не мог понять, что близился поворотный момент войны. Он упорно продолжал оперировать своими псевдоисторическими отсылками, с помощью которых стремился продемонстрировать «целостность немецкого «наследственного феода» на Востоке». Теперь, после многовековой борьбы, «смысл германской истории наконец снова обрел свободное колебание», – провозгласил он в своей привычной малопонятной манере. Германия завоевала Восток и никогда не потеряет его – «вне зависимости от политических форм, которые когда-нибудь установит для него фюрер».
Глава 8
Германия и Украина: пожиная бурю
Политики и пропагандисты
Геббельс был одним из первых нацистских лидеров, которые трезво оценили неудачи на Востоке. Уже в декабре 1941 г. он отказался от своего прежнего одобрения подхода «унтерменша» и выражал все большее беспокойство по поводу того, насколько оккупационные власти ущемляют население. С одной стороны, он встал на сторону противников Розенберга, поскольку считал министра оккупированных восточных территорий «ходячей катастрофой»; в то же время, ввиду самой природы пропаганды, которая была его занятием, Геббельс не мог не возражать против подхода Коха. «У русских полно скрытых способностей», – отмечал он в начале 1942 г. «Если бы они были по-настоящему организованы как единый народ, они, несомненно, представляли бы самую грозную опасность для Европы». В попытках запрячь советское население в немецкую колесницу Геббельс с удовольствием занялся бы любой формой интенсивной и неортодоксальной психологической войны. Однако в этом он намного опережал своих подчиненных. Это было хорошо проиллюстрировано в отчете, представленном после длительной поездки по оккупированной территории доктором Таубертом, начальником его восточного отдела, и Ойгеном Хадамовски, начальником радио «Берлин».
