Бергер гордился своей ролью миротворца и наслаждался тем, что он оказался в центре внимания. Он с энтузиазмом принялся укреплять отношения со своими новыми «друзьями». 17 июля он сообщил Гиммлеру, что заместитель Розенберга, гаулейтер Мейер, выражал схожие чувства: «Слава богу, мы [СС и OMi] помирились!» На это Гиммлер ответил: «Очень хорошо». Через неделю Розенберг пригласил Бергера на конференцию со своими должностными лицами в отеле «Адлон». Бергер «воспользовался этой возможностью, чтобы подружиться с рейхскомиссарами». Он глубоко вжился в свою любимую роль «любопытной Варвары» и полностью погрузился в новый набор интриг. В то же время из своего кабинета в SS-HA Бергер информировал Гиммлера о неопубликованных наработках и конфликтах в OMi. Гиммлер пожинал плоды сделки.
Но Бергер не сразу стал адептом концепции Розенберга. В конце концов, он руководил SS-HA – тем самым учреждением, которое вело кампанию «унтерменша». Даже работая с OMi, он придерживался официального курса СС. Об этом Розенберг не знал или не хотел знать. Казалось, он был доволен своей операцией по налаживанию межведомственных отношений. Гиммлер, в свою очередь, вскоре потребовал награды за свой вклад в этот «союз»: он хотел, чтобы Бергер стал статс-секретарем в министерстве Розенберга.
За этим требованием крылось нечто большее, чем просто желание дать своему протеже еще одну официальную должность. Бергер заменил бы Георга Лейббрандта, старого друга Розенберга и главу его политического отдела, долгое время являвшегося объектом нападок СС. Сначала Бергер попытался мобилизовать официальных лиц OMi, таких как Мейер и Шикеданц, против Лейббрандта. Когда эти попытки обернулись неудачей, СС решила завести «дело» против Лейббрандта, частично основанное на предполагаемых связях его украинских помощников с советской разведкой, и Бергеру было поручено сотрудничать с гестапо в этом вопросе. Доктор Курт Сесеманн, сотрудник полуофициального Трансокеанского информационного агентства и давний противник Лейббрандта, встал на сторону СС, представив письменное обвинение «правой руки» Розенберга в участии в «изменнической деятельности», которая якобы достигла «опасных» масштабов и «просочилась на самые высокие уровни».
Учитывая, что как раз к тому моменту была раскрыта группа советских агентов «Красная капелла», эти обвинения казались не такими невероятными, какими могли бы показаться ранее или позднее, хотя OMi возмущенно отклонило их как фальсифицированные. Какими бы ни были связи помощников Лейббрандта, обвинения против него самого явно основывались исключительно на интригах и обидах; тем не менее они укрепили позицию Бергера. Чрезмерно амбициозный группенфюрер СС видел, что восходит его звезда, и не мог удержаться от намеков на свое предстоящее «назначение». На самом деле ряд чиновников в министерстве Розенберга были настроены против повышения Бергера. Но даже его враги соглашались с тем, что «этим уже ничего не изменить в будущем развитии министерства; можно было лишь отсрочить вступление Бергера [в должность в OMi], а следовательно, и мощное влияние СС на OMi». Когда Розенберг согласился встретиться с Гиммлером 25 января 1943 г., предполагалось, что Бергер не только заменит Лейббрандта, но также будет повышен до статс-секретаря и получит полный контроль над политическими делами и персоналом министерства.
На собрании 25 января Гиммлер согласился «отдать» своего человека Розенбергу; в свою очередь, как растолковал это Розенберг, Гиммлер обещал поддержку в борьбе с Кохом. Сам Бергер (и на то имеется только его собственное послевоенное свидетельствование) был готов взяться за эту работу лишь при условии, что «Гитлер даст четкое согласие на мое назначение и на реорганизацию министерства»; без такого одобрения Бергер боялся гнева Бормана. И хотя Розенберг и Гиммлер якобы согласились, нет никаких доказательств того, что эта просьба все-таки дошла до Гитлера, потому что что-то пошло не так. Мало того что различные административные должностные лица OMi, такие как Лабе и Рунте, отказывались продолжать работу в случае назначения Бергера, но даже гаулейтер Мейер, заместитель Розенберга, решительно протестовал против этого замысла. Повышение Бергера до статс-секретаря означало бы, что в иерархии OMi он будет стоять выше Мейера. Видимо, именно эта кадровая проблема вынудила Розенберга отказаться от плана – он бездумно цеплялся за своего верного заместителя, при этом сознательно поступаясь собственными принципами.
Таким образом, Лейббрандт пока что оставался на своем посту, а Бергер продолжил работу в SS-HA. В меморандуме Гиммлеру вскоре после принятия решения он по секрету сообщил: «Что касается OMi, я смирился с ним [с переводом], но с трудом. С трудом, потому что я считал, что именно в качестве главы SS-HA я мог бы принести рейхсфюреру [Гиммлеру] больше пользы, чем в качестве статс-секретаря в OMi… Я горжусь тем, что теперь могу остаться в своем Главном управлении СС».
Бергер не мог не воспользоваться этой возможностью, чтобы изложить свои взгляды, которые, как следует думать, должны были сделать его персоной нон грата в министерстве Розенберга: «Долгое время мы верили, что если мы будем делать экономические уступки восточным народам (см. нашу польскую политику) и даруем им политическую свободу, мы тем самым завоюем их расположение и они пойдут за нами. Чем больше мы двигались в этом направлении, тем больше людей переходило на другую сторону. На самом деле они осознавали свою «национальность» только в результате этих уступок с нашей стороны».
И вот этого человека Розенберг собирался использовать в качестве противовеса Коху!
Технически Бергер оставался офицером связи с OMi и какое-то время пытался поддерживать хорошие отношения со всеми его сотрудниками. Немудрено, что этот маленький человек вскоре начал испытывать определенное чувство «принадлежности» к OMi, хотя он там никому не нравился. Более того, он постепенно поддался настойчивым аргументам «антикохского» крыла. Таким образом, в противостоянии Розенберга с Кохом Бергер встал на сторону Розенберга и писал Гиммлеру: «То, как Кох повел себя с Розенбергом, частично в присутствии свидетелей, недостойно, и мне интересно, где Кох набрался такой храбрости, учитывая, что дела на Украине идут из рук вон плохо и весь германский рейх единогласно отвергает его методы».
«Убедив» Бергера с такой легкостью, Розенберг возобновил свои попытки добиться поддержки Гиммлера против Коха. Бергер писал: «Задав рейхсминистру ряд различных вопросов, я пришел к выводу, что в случае обострения конфликта [с Кохом] он рассчитывает на то, что 1) рейхсфюрер СС поддержит его; 2) обергруппенфюрер Прютцман (начальник СС в Украине) подтвердит, что политика Коха во многих отношениях враждебна интересам рейха».
Из этого письма Бергера со всеми его нестыковками и нелогичностью было видно, что он стал ярым критиком Коха.
Хотя Бергер все еще был «чужим», следующие несколько месяцев он провел в более тесном сотрудничестве с OMi. Наконец-то двум организациям удалось сплоченно поработать над несколькими конкретными вопросами, такими как разработка закона об автономии для стран Прибалтики и создание формирований СС для некоторых групп восточных граждан. Сам Бергер уже был готов стать статс-секретарем, и, когда Розенберг выразил опасение, что, несмотря на недавнее сотрудничество, СС не желали сближения с ним, Бергер предположил, что затруднение в статусе Мейера – его обида на то, что Бергер, его подчиненный, будет назначен статс-секретарем, – будет устранено, если Гитлер отправит всех работавших в Берлине гаулейтеров, включая Мейера, обратно в свои провинции в связи с чрезвычайной ситуацией, вызванной бомбежками авиации антигитлеровской коалиции: изобретательная схема, призванная успокоить Мейера и позволить Розенбергу сохранить хорошие отношения со своим заместителем.
