«Лозе:…У меня нет полиции и каких-либо других средств для контроля над территорией. Когда я хочу использовать силу или принуждение, люди начинают смеяться, потому что у меня нет соответствующих средств.
Геринг: Но вам были предоставлены [полицейские] батальоны!
Лозе: Несколько батальонов на территорию размером с Германию!
Геринг: Думаете, вы сможете выжать больше из своего региона, если получите больше полиции?
Лозе: Напротив. Полагаю, от региона мы получим еще меньше, если станем использовать силу».
В основе решения Лозе лежала слабость. Чтобы воспрепятствовать растущим военным потерям и поступавшим от фронтовых командиров требованиям пополнений и подкреплений, Лозе мог предложить смену поведения немцев. Людей приходилось «использовать», и надо было что-то им давать или хотя бы обещать взамен. Это не поменяло его основного отношения к их правам и будущему. Но если более мягкое обращение с местным населением могло увеличить производство, если фиктивное самоуправление повышало их моральный дух и готовность помогать немцам – значит, необходимо было пойти на как можно большее количество компромиссов в разумных пределах. Лозе стал образцом нацистского утилитарного malgre soi
[31]. В меморандуме длиной в 51 страницу, представленном Розенбергу и другим заинтересованным сторонам в декабре 1942 г., Лозе, хоть и выступал против развития подлинного местного самоуправления, потребовал публичного заявления о будущих политических целях, которые могли бы нести пропагандистскую ценность для населения на Востоке. И, продолжая вести проигрышную борьбу против реприватизации балтийской экономики, он настоятельно призывал (опять-таки в значительной степени – в пропагандистских целях) опубликовать «обязательную декларацию от лица ответственных кругов касательно реприватизации, которая будет проведена после войны в качестве признания… услуг, оказанных» прибалтийскими народами. Наконец, он выступал за некоторые улучшения в сфере поставок потребительских товаров и пайков для населения, с тем чтобы повысить его готовность работать на немцев.
Маленький «реформизм» Лозе был частично вызван неизменными аргументами некоторых из его наиболее реалистичных помощников. Их планы выходили далеко за рамки символических мер, на которые согласился РКО, и обычно Лозе жестко возражал против любого расширения полномочий коренных народов за счет немецкой (и особенно собственной) власти. Однако зимой 1942/43 г., как и многие нацисты, Лозе (Клейст подтверждает) хотя бы частично «пробудился от своих герцогских фантазий до относительной трезвости и сказал грустно: «Хорошо, я согласен со всем. Все это ничего не стоит [Тиннев, выражение идиш], если мы не выиграем первую войну». Шок Сталинграда только слегка ослабил вожжи в Риге.
Пробные камни в немецкой политике
Армейские командующие в Прибалтике стремились к созданию органов администрации, состоявших из коренного населения. Такая делегация с более широкими полномочиями для делегированных в этом конкретном регионе «туземцев», очевидно не регламентированная конкретными инструкциями, была санкционирована Верховным командованием. Гражданские ведомства, в том числе штат Розенберга, чувствовали, что даже здесь армия вышла за пределы того, что имел в виду Берлин. И действительно, именно разногласия по поводу этого вопроса приблизили вышеупомянутую конференцию 16 июля.
Когда был создан рейхскомиссариат «Остланд», Лозе и некоторые его подчиненные начали ссориться с армейским командованием на тему «чрезмерной» толерантности, которую они проявляли к прибалтийским политическим кругам. Тем не менее молодой РКО согласился с свершившимся фактом, спровоцированным армией после того, как Лейббрандт сообщил Лозе, что Гитлер по просьбе Розенберга одобрил создание местных консультативных советов в каждом из трех балтийских генеральных комиссариатов.
В то же время планы Розенберга по германизации уменьшили его рвение поддержать самоуправление в Балтийском регионе. Даже когда была создана общая сеть самоуправления под контролем Германии, город Рига оставался во власти его друга, Хуго Витрока, снискавшего дурную антилатвийскую репутацию. Некоторые из подчиненных Лозе также не нуждались в расширении полномочий коренных народов и выступали решительно против установления балтийского самоуправления выше локального уровня. Кроме того, немецкие деловые круги, надеявшиеся закрепиться в экономике «Остланда», обвинили «пробалтийские» элементы в германской администрации в том, что они «отдали» страну коренным жителям после того, как она была «завоевана кровью и потом немецких солдат».
Несмотря на эти конфликты, все же была введена небольшая доля самоуправления. В Литве и Латвии выбор «правильного» персонала для консультативных советов повлек за собой серьезные разногласия среди конкурирующих националистов и коллаборационистов из коренных народов, а также среди представителей немецкой армии, СС и «Остланда»; в Эстонии, после некоторых пререканий, установление прогерманского марионеточного режима прошло более плавно. Тем не менее в марте 1942 г., когда преобразование этих советов в «консультативные» правительственные органы было формализовано, даже эти «квислинговые режимы» обеспечили некоторое участие прибалтийского населения – «привилегию», которую коренные группы в соседних старых советских регионах получили. Но как бы ни был ограничен круг их полномочий, эти органы явились отходом от стандартного нацистского плана для Востока. На практике немецкие и местные органы были смутно переплетены в неоднозначный административный клубок, который никогда не распутывался.
Такое же отношение проявилось и вне политического поля. Цены в Прибалтике, в то время бывшие ниже, чем в Германии, устанавливались на уровне, превышающем таковой в остальной части Востока. В то время как в прилегающих великорусских территориях урожаи должны были быть достаточными только для выживания местного населения, на балтийских землях рассматривалось выращивание более ценных культур – не из-за каких-либо экономических желаний, а прежде всего из-за политических целей. Оккупационные власти были склонны позволить прибалтийскому населению иметь больше в области культуры, чем любым другим из Untermenschen. Лозе с гордостью написал летом 1942 г., что после «политикоидеологической чистки» снова начали функционировать школы, а также снова изучался немецкий язык, который славяне считали недостойным
[32]. Музеи и библиотеки, со значительными изъятиями и обставленные немецкими экспонатами, вновь были открыты. Прибалтийские государства были единственными районами на оккупированном Востоке, освобожденными от приказа министерства Розенберга в декабре 1941 г., закрывающего школы с образованием выше четвертого класса. «Балтенланд», казалось, собирался стать членом нового германского «ордена» – ниже самого рейха, но явно превосходящего остальную часть Востока.
Однако этот привилегированный статус не затрагивал долгосрочные цели Германии. В то время как массовое переселение в военное время не было предпринято, нацистские взгляды резко проявлялись по двум вопросам: в политике, автономии и экономике, при реприватизации.
