От Анкары до Адлона
На Кавказе, в отличие от других частей Советского Союза, Германия была вынуждена считаться с заинтересованными третьими государствами, самым важным из которых была Турция. Правительство Анкары заняло неоднозначную позицию. Оно боялось и рейха, и Советского Союза. Стремясь укрепить свое положение на тот случай, если Гитлер одержит победу, Турция тем не менее поддерживала дружбу с Британией и Америкой, контролировавшими «дороги жизни» к Египту и Ирану. Гитлер давно принял решение о неизбежном завоевании или нейтрализации Турции; однако, руководствуясь здравым смыслом, Берлин поддерживал такие отношения с Анкарой, чтобы «преждевременно» не настроить турок против себя или, что еще лучше, переманить их на сторону стран оси.
Самые ранние военные планы Гитлера предполагали стремительное продвижение к Баку. Только после этого, по его словам, он собирался решить, «насколько важную роль стоит отвести Турции». После провальных переговоров с Молотовым в ноябре 1940 г. Гитлер приказал министерству иностранных дел избегать трений с Турцией, поскольку «проливами мы сможем заняться только после победы над Россией». И действительно, за три дня до немецкого нападения на СССР Берлин подписал договор о дружбе с Анкарой.
Немецкое вторжение в Советский Союз усилило интерес Турции к судьбе Кавказа и тюркских районов Советского Союза. Большинство государственных деятелей в Анкаре придерживались «мало-турецкой» формулы отказа от всяких стремлений к экспансии – точки зрения, которую Кемаль Ататюрк оставил своим преемникам в качестве аксиомы политической мудрости. В то же время другие политики – особенно многочисленные эмигранты из СССР, многие из которых добились видного положения в Турции, – питали особый интерес, во-первых, к ближайшим тюрко-мусульманским районам, то есть в Крыму и Азербайджане; во-вторых, к Кавказу в целом и, в-третьих, к судьбе советских тюрок.
Франц фон Папен, посол Германии в Турции и бывший националистский канцлер Германии, держал Берлин в курсе пантюркистских действий. В августе 1941 г. он сообщил из Анкары, что «…в свете успехов немцев в России турецкие правительственные круги все больше озабочены судьбой своих собратьев за пределами турецко-российской границы, и особенно судьбой азербайджанцев. Эти круги… судя по всему, хотят аннексировать этот регион, а особенно ценные нефтяные месторождения в Баку».
На самом деле мнения в Турции резко разделились. Среди тюркских эмигрантов группой, обладавшей самым легким доступом к Папену, была «Мусават», которая под руководством Мамеда Эмина Расулзаде стремилась к независимости Азербайджана. В отличие от сторонников более обширных пантюркистских государств и федераций ее представители продвигали более ограниченную формулировку, по которой азербайджанские националисты стремились «украсть» у Украины роль привилегированного примаса среди восточных национальностей в схеме Розенберга: «Германия должна уделять особое внимание формированию как можно более сильного государства на юго-востоке, чтобы держать Россию под угрозой со всех сторон. Украина не выполняет эту функцию в достаточной степени. Украинцы – славяне, и поэтому, как болгары и сербы, они могут в любое время осознать свое общее прошлое с Россией. С турками это совершенно исключено!»
Это едва ли было официальной концепцией турецкого правительства. Все, что Анкара осмеливалась сделать, заключалось в том, чтобы в частном порядке заявить о том, что она заинтересована в «справедливых устремлениях» советских тюрок, и предположить, что в будущем «можно было бы объединить народы Кавказа в одно буферное государство». Она решительно не хотела наживать себе проблем, притязая на кусок советской территории.
Действительно, планы самой Германии все еще находились в процессе разработки. Поглощенный победами, Берлин наметил свой путь на Ближний Восток с учетом любого исхода: «Если после победного завершения Восточной кампании Турцию можно будет переманить на свою сторону… то будет запланировано наступление в Сирию [и] Палестину в направлении Египта». Если же, с другой стороны, «сотрудничеством Турции невозможно будет заручиться даже после распада Советской России, то наступление на юг через Анатолию [Малую Азию] будет осуществляться против воли турок».
Немецкая двуличность едва ли смягчалась тем, что затягивание кампании в России потребовало отсрочки этих планов. Поскольку победа над советским режимом оставалась первостепенной задачей, «операции в Восточном Средиземноморье были неосуществимы до достижения Закавказья». С другой стороны, поскольку военные действия против Турции были совершенно нежелательными, «мы должны попытаться завоевать ее политическими средствами». Эти «политические средства» включали подчинение доктрины внешнеполитической тактике.
В конце октября генерал Али Фуат Эрден, бывший начальник Академии Генерального штаба Турции и член парламента, и Хусейн Эркилет, видный пантюркистский и прогерманский генерал татарского происхождения, прибыли в рейх в рамках официального визита, в который входил прием фюрера. Немцы стремились возродить воспоминания о немецко-турецком «братстве по оружию» во время Первой мировой войны и произвести на своих гостей впечатление экскурсией по Восточному фронту. По возвращении генералы подробно доложили обо всем президенту Турции, министру иностранных дел и начальнику Генерального штаба.
Под впечатлением того факта, что правительство Анкары попустительствовало пантюркистской пропагандистской деятельности Эркилета, министерство иностранных дел в Берлине призвало к продолжению усилий по обеспечению «доброжелательного нейтралитета» Турции. Заместитель министра Эрнст Верман утверждал, что западным союзникам нечего предложить туркам; следовательно, если Анкара заинтересована в укреплении своей позиции (и министерство иностранных дел, похоже, считало «укрепление» синонимом территориальной экспансии), Германия была логичным союзником Турции. Верман считал, что несмотря на то, что турки еще не выдвинули таких требований, они «в целом выступают за создание (по крайней мере внешне) независимых тюркских государств в Крыму, на Северном Кавказе, в российском Азербайджане – в последних двух как в частях Кавказского государства – и аналогичных государств к востоку от Каспийского моря».
Папен, будучи более реалистичным, признал, что Турция может попытаться сохранить нейтралитет с учетом того, что «тотальный крах… Британской империи – не в интересах Турции, [которой необходимо] поддержание баланса власти в Средиземном море, а не неограниченная гегемония Италии, которая могла бы возникнуть после полной победы стран оси». Поэтому Папен настаивал на сохранении немецкой «мягкости» по отношению к Турции: «Любая попытка преждевременно спровоцировать Турцию на активную демонстрацию ее позиции – потребовать у нее принять участие в войне или предоставить нам разрешение на перемещение наших войск через ее территорию – непременно приведет к переходу Турции на сторону противника».
Признание этой нестабильной ситуации привело к тому, что немецкие дипломаты и некоторые из их военных помощников стали выступать за уступки турецкой позиции: в отношении тюркских военнопленных, в вопросе о местном самоуправлении и в стремлении к более «просвещенной» политике в Крыму. Осталось предпринять еще один шаг – наладить сотрудничество Германии с протурецкими кавказскими эмигрантами, которые расширили свою деятельность после немецкого вторжения.
