В то время как министерство иностранных дел надеялось таким нечестным образом заполучить политическую роль в советских делах, министерство Розенберга решительно противостояло его усилиям. Так возник конфликт по поводу Адлонской конференции, спонсором которой в апреле – мае 1942 г. выступил посол фон дер Шуленбург. Вопреки его стараниям возникла редкая коалиция крыла Бормана, враждебного по отношению ко всем представителям и дипломатическим службам беженцев, и школы Розенберга, выступавшей против этого начинания министерства иностранных дел.
Эту, казалось бы, неудачную смену курса ОMi можно было объяснить несколькими факторами, не последним из которых был ревнивый страх перед конкуренцией со стороны министерства Риббентропа; если бы беженцев наконец стали набирать в военные ряды, у Розенберга был бы свой собственный состав. Однако не менее важную роль здесь сыграла и его принципиальность. В отличие от некоторых дипломатов высшие должностные лица OMi были решительно враждебно настроены по отношению к протурецкой ориентировке. И снова злым гением, судя по всему, оказался Никурадзе. Две империалистические концепции – кавказского Groβraum
[45], возглавляемого Турцией, и Кавказа под руководством Грузии – неминуемо привели к яростному столкновению. Шикеданца легко оказалось переманить на антитурецкую сторону, поскольку любое турецкое «посягательство» на германские «права» на Кавказе само по себе ограничивало будущую роль Шикеданца как рейхскомиссара. Розенберг вторил ему, добавив еще один аргумент: турецкие эмигранты были заподозрены в «демократических» мнениях и, следовательно, представляли опасность для нацистской цели.
Таким образом, когда Шуленбург собрал своих гостей-эмигрантов в отеле «Адлон», Розенберг быстро побудил Гитлера прекратить эту комедию. Как стало ясно позднее, этот эпизод стал причиной директивы, запрещавшей министерству иностранных дел принимать участие в решении вопросов, касавшихся Советского Союза. Розенберг на короткое время одержал победу как гегемон в восточных делах, в то время как Гитлер стал еще более решительно настроен против министерства иностранных дел.
В отношении же Турции и Кавказа Адлонская конференция стала весьма важным шагом. Хотя Гитлер и его ближайшие соратники игнорировали советы Шуленбурга, в Берлине больше не могли делать вид, что они не подозревают о существовании эмигрантов. Чтобы сохранить лицо, необходимо было попытаться наладить какую-то договоренность с эмигрантами, но под эгидой OMi. На практике смещение юрисдикции оказалось менее критичным для кавказских националистов, чем они ожидали, потому что работал с ними не Шикеданц, а в основном два человека: Бройтигам и Менде, и им обоим были не по душе взгляды Никурадзе. Бройтигам тесно контактировал с группой Шуленбурга; Менде снискал славу «главного защитника» нерусских эмигрантов в рейхе. Таким образом, три элемента в Берлине объединили свои усилия для поощрения более внимательного отношения к Кавказу и его националистическим представителям за рубежом: эксперты по Советскому Союзу на низших политических уровнях OMi, их коллеги в министерстве иностранных дел и подобные элементы в армии – как в ОКХ, так и в группе армий, готовых вторгнуться на Кавказ под командованием фельдмаршала Листа. Это неправдоподобное объединение одержало победу, потому что у его членов была одна цель, хотя и по разным причинам: фракция Менде – Бройтигама выступала за «програжданство» в противовес Шикеданцу; представители министерства иностранных дел были готовы поддержать эмигрантов либо в качестве протурецкого жеста, либо ввиду более просвещенного подхода к политике оккупации; армейские элементы частично сами были «экспертами в московских делах», а частично – убежденными прагматиками, осознававшими необходимость нового курса. Все три группы продвигали свою политику, несмотря на противоположные взгляды их соответствующих начальников – Розенберга, Риббентропа и Кейтеля.
Несмотря на проблемы, вызванные решением Гитлера, Шуленбург продолжал высказывать свои взгляды. Ни сегодняшние эмигранты, ни завтрашнее население Кавказа (он продолжал критиковать Шикеданца) не будут сотрудничать с рейхом, если им не будет обещана какая-то форма государственности, возможно под защитой Германии, но со своим собственным режимом. Оправдать немецкий контроль и удовлетворить чаяния как Турции, так и националистических кавказцев можно было только путем «создания отдельных кавказских государств под немецким протекторатом». Министерство иностранных дел было готово признать, что «ситуация на Кавказе существенно отличается от ситуации в других районах Советского Союза и что, судя по всему, требуется форма управления, которая будет отличаться, например, от той, что установлена на Украине».
Такая формула была наименьшим общим знаменателем «тройного альянса».
Розенберг, по-прежнему намеревавшийся добиться назначения своего друга Шикеданца в Тифлис, без колебаний направил Ламмерсу отчет с жалобой на работу инспекционной комиссии, объезжавшей лагеря, где находились заключенные, предназначенные для формирований, которые будут воевать на стороне рейха. Офицер, писавший отчет, был возмущен «либерализмом» комиссии, в которую вошли граф фон дер Шуленбург, советники Флайдерер и Герварт фон Биттенфельд, а также генерал Кестринг – все бывшие немецкие дипломаты или атташе в России. Согласно им, «на Кавказе должны быть созданы независимые государства… – жаловался офицер. – Германское руководство, осуществляемое через представительства или посольства, должно быть изящным и легким, чтобы государства не замечали никакого влияния Германии. По крайней мере в первое время в некоторые ветви администрации в этих государствах (в Азербайджане, Грузии, Армении и т. д.) можно было назначить немецких советников… Несколько государств были бы объединены в Кавказскую федерацию, исполнительным органом которой был бы Федеральный совет, в котором представитель Германии обладал бы правом вето».
Этот план, хотя он и пророчил Германии широкий политический и экономический контроль, был слишком либеральным для офицера-нациста. Он удивился еще больше, когда обнаружил, что «министерство иностранных дел умело завоевывает поддержку вермахта… потому что военные страдают от ошибок администрации в области OMi (рейхскомиссариаты «Украина» и «Остланд»), а также в Генерал-губернаторстве, Нидерландах и Норвегии». Он подозревал, что военные, как и Кестринг, под «свободой» для советских национальностей подразумевают «очень широкое понятие, а именно суверенитет».
«Однако худшим из того, с чем мне пришлось столкнуться, – добавил он, – стало заявление господина Герварта фон Биттенфельда о том, что некоторые из господ в OMi, в частности Бройтигам и Менде, придерживаются той же точки зрения, что и министерство иностранных дел».
Взгляды этих людей преобладали, отчасти благодаря ключевым позициям, которые занимали их внутренние союзники. Хотя Розенберг официально одержал победу над Риббентропом, на практике его собственные планы так и не были осуществлены. Ключ к реальной политике остался у армии. Она наконец была готова к массированному продвижению на Кавказ, неоднократно откладывавшемуся из-за неудач на фронте. В конце июня 1942 г. войска группы армий «А», возглавляемые моторизованными и танковыми группировками, прорвались у Ростова-на-Дону в Кубань и далее на Северный Кавказ. Менее чем через два месяца они обосновались в долинах Карачая и Черкесии и продвинулись мимо калмыцкой столицы Элисты, почти до Каспийского моря, а также к югу от портового города Новороссийска, на побережье Черного моря.
