Будучи правителем «Таврии», Фрауенфельд номинально был подчиненным Коха. Но на деле они были непримиримыми противниками. Воспользовавшись планами Гитлера и Гиммлера избавиться от крымского населения, Кох организовал «блокаду» поставок продовольствия с севера в Таврию. Фрауенфельд в сотрудничестве с военными сумел найти выход из положения, но напряженность в отношениях с рейхскомиссаром сохранялась. Зимой 1942/43 г. Фрауенфельд вторично послал Розенбергу служебную записку с жалобой на Коха. Когда в июне 1943 г. Розенберг посетил Фрауенфельда, Кох отказался от встречи с ним. По свидетельству очевидцев, Кох готовился организовать инспекционную поездку, напоминавшую «инквизиторское расследование». Кох считал, что состояние дел в Таврии в корне противоречит его принципам управления. Потому он предлагал упразднить неполноценный комиссариат Фрауенфельда и включить его в состав соседней Николаевской провинции, где Кох был полновластным правителем. Один из помощников Фрауенфельда высказал Паулю Даргелю, посланцу Коха, мнение, что, возможно, было ошибкой выделять Таврию как отдельную административную единицу, но теперь было бы неправильным передавать эти пять районов другому генеральному комиссариату, и подобное присоединение привело бы к их упадку, а не развитию.
Фрауенфельд оставался на своем посту до конца 1943 г. Это был конец его мечты, и он посылает Розенбергу объемную служебную записку, в которой он подытоживает свой опыт и Коха вместе с армией, будучи непосредственным участником событий. В записке содержится сугубо утилитарное доказательство правильности проводимой политики расчетливого великодушия: во время войны Германия нуждалась в поддержке жителей Восточной Европы, и поэтому должны были даваться любые обещания, чтобы снискать их поддержку; после войны, какова бы ни была политика рейха, никто не смог бы отрицать ее. Ни один человек, кто является сторонником «умной» восточной политики, не откажется от применения террора, если того потребуют интересы Германии, даже если тысячи местных жителей будут убиты. Однако в поступках Фрауенфельда не было той жестокости, которая отличала правление Коха. Что касается развития хозяйства, то в Таврии урожайность на акр превысила ее уровень в более плодородных областях Украины. Фрауенфельд объясняет подобный факт тем, что была проведена аграрная реформа и люди получили при новом режиме причитавшуюся им долю общего богатства. Реквизиция последней коровы и лишение населения национальной культуры могло вызвать только открытую неприязнь. Наконец, сторонники «политики слепого террора» «пропагандировали ее настойчиво и при каждом неподходящем случае». Короче говоря, применение принципа «кувалды» в отношении к местным жителям было «примером ошибочного подхода».
Дискуссия приобрела кабинетный характер. Коха было невозможно остановить, а Фрауенфельд больше критиковал других, чем себя, и считал примером образ своего правления, при котором граждане были всем довольны.
Мертворожденный муфтият
Предпринятые в 1943 г. две попытки Германии проникнуть на Ближний Восток потерпели неудачу, и интерес к нему у немцев пропал. Перейдя к оборонительной позиции, Берлин перестал прислушиваться к желаниям турок. Иллюзии развеялись, и теперь все внимание было обращено на неславянские народы Востока. С падением Кавказа и назначением генерала Кёстринга инспектором тюркских частей совершился переход от оккупационной политики к организации «восточных легионов», которые должны были воевать на стороне Германии. В последующие месяцы Г. Лейббрандт был вынужден уйти со своего поста в министерстве оккупированных восточных территорий, и ответственным за национальную политику стал немецкий ученый-востоковед Г. фон Менде. Он выступал за признание сепаратистских «национальных комитетов», прежде всего неславянских, что свидетельствовало о перенаправлении деятельности министерства с «национальной почвы» на эмигрантские круги. Такое изменение в политике свидетельствовало о дальнейшем снижении интереса к славянским национальностям, тем более когда в следующем году отступавшие немецкие войска оставили регионы их проживания.
В ноябре 1943 г. советские войска подошли к границам Крыма. В апреле следующего года они прорвались через Перекоп и вышли к Керчи. В начале мая 1944 г. последняя немецкая твердыня на полуострове (Севастополь) пала. Но прежде чем советские мусульмане вновь оказались за «железным занавесом», а крымские татары были вынуждены отправиться в изгнание и разделить судьбу с народами Северного Кавказа, подлежавшими ликвидации
[51], возник кризис, хотя и не столь значительный, в вопросе представительства в среде мусульман.
Несмотря на то что немецкая военная администрация на Кавказе и в Крыму разрешала, а временами даже поощряла исповедание ислама, она решительно препятствовала только в одном вопросе – избрании высших духовных лиц у мусульман. Причина этого была очевидна. В частности, именно в Крыму муфтий пользовался особым уважением, часто становясь политической фигурой. До тех пор пока не было дано разрешения на созыв всеобщего крымского собрания и формирование «национального правительства», вопрос об избрании муфтия не поднимался. Однако те, кому, подобно Менде и Хентигу, было важно мнение мусульман, как в Советском Союзе, так и за его пределами, хорошо понимали, насколько ценно иметь в союзниках религиозного лидера с прогерманскими взглядами. Аргументы были следующими: «Исламский мир – единое целое. Германии следует относиться к мусульманам на Востоке таким образом, чтобы не повредить ее репутации в среде всех народов ислама». В то же самое время крымские националисты стремились повлиять на министерство оккупированных восточных территорий в том же самом направлении, надеясь использовать муфтия в своих собственных целях. В итоге выразителем идеи муфтията стал Мухаммад Амин аль-Хусейни, сочувствовавший нацистам великий муфтий Иерусалима.
Цель у всех этих деятелей была различной. Причины, по которым военная администрация препятствовала решению вопроса о муфтияте, были теми же самыми, по которым крымские националисты, особенно пантюркисты, приветствовали создание муфтията. В то же время великий муфтий, тесно сотрудничавший с немецкой разведкой и ведомством пропаганды, старался сосредоточить в своих руках все управление и контроль за деятельностью мусульман. Панисламистские идеи, которые он продвигал, упали на бесплодную почву; другие стремления, другие символы оказались сильнее, чем религиозные связи, которые призваны были соединить воедино поволжских татар с берберами и йеменцев с таджиками. В оппозиции великому муфтию оказались пантюркистские эмигранты, которые видели в нем опасного соперника.
По этому вопросу, однако, сошлись во мнении все: и «сочувствующие тюркам» в рейхе, и крымские националисты, и великий муфтий. Вследствие противодействия со стороны военных рассмотрение проблемы было отложено до октября 1943 г. Именно в этот год советское правительство перешло к смягчению своей антирелигиозной политики. Вслед за восстановлением православного патриархата в Москве было объявлено о создании центрального муфтията в Ташкенте. На это последовала реакция крымского отдела министерства Розенберга.
