Даже если бы новые власти и задумались о некоей «реприватизации» в сельском хозяйстве, оставался нерешенным вопрос, какую модель аграрных отношений следовало бы принять вместо колхозов. Позволить ли самому населению решить эту проблему или выработать единый план и принять его к исполнению? Насколько быстро следовало провести «деколлективизацию» и как далеко она могла зайти? Да, необходимо было использовать к своей выгоде широко распространенное среди крестьян требование перемен, и все политические соображения говорили в пользу скорейшего раздела колхозной земли. Однако опыт показывал, что решительные перемены в организационных формах сельского хозяйства приведут, скорее всего, к резкому падению производства продукции и таким перебоям в ее поставках, которые могут привести к голоду и глубокому разочарованию населения в политике нового режима. Это была настоящая дилемма. Дать разрешение на то, чего хотели многие крестьяне, означало поставить под угрозу поставки продовольствия для армии и города. Сохранение колхозов и требования обязательных поставок привело бы к враждебности сельских жителей в отношении властей.
Явную запутанность этих вопросов не следует недооценивать. Существовавшие трудности, однако, были безмерно усложнены специфическим подходом, присущим немецким властям, которые ставили перед собой цели, не обращая внимания на заинтересованную сторону – крестьян. Как и в других ключевых проблемах, Берлин так же не имел единого мнения по данному вопросу. За кулисами политической жизни велась борьба за будущее советского колхоза.
Точку зрения крайних «эксплуататоров» резюмировал Геринг, который нес официальную ответственность за использование ресурсов Востока. В его первом распоряжении, касавшемся экономической политики на Востоке, предписывалось «избегать, насколько возможно, остановок в производстве и перерывов в поставках сельскохозяйственных продуктов, нынешняя колхозная система… должна сохраняться». Единственное «изменение», на которое он согласился, было переименование коллективного хозяйства в «общинный двор», только для того, чтобы избавиться от эмоциональной окраски термина «колхоз».
Отношение Геринга к оккупированным восточным территориям, его настрой на максимальную их эксплуатацию и поддержка им существовавшего положения сблизили его, как представителя крайних взглядов в экономике, с Эрихом Кохом, экстремистом в политике. Статс-секретарь (позднее министр сельского хозяйства) Герберт Бакке стремительно занял третье место в триумвирате. Он настаивал на сохранении колхозов исходя не только из их полезности, но и из принципиальных соображений. Рассказывали, что Бакке как-то по случаю заметил, что, если бы Советы не создали колхозов, немцам следовало бы их выдумать.
Колхозную систему поддерживали также СС. В пользу сохранения колхозов, которые позволяли избежать перебоев в поставках продовольствия и облегчить контроль над большими хозяйствами, СС приводили еще один аргумент: колхозы лучше всего отвечали «подлинной природе» русских и препятствовали их самоутверждению (политически нежелательному), которое могло бы состояться, будь восстановлено частное землевладение. Более того, эсэсовцы преследовали свои собственные цели. Они намеревалась обзавестись несколькими фермами, чтобы на их основе приступить к организации своих будущих поселений на Востоке.
В директиве Рикке говорилось о предоставляемых Гиммлеру «широких полномочиях принимать декреты, касавшиеся вопроса крестьянских поселений», особенно когда речь шла о долговременных планах германизации. К большому огорчению Розенберга, СС тем самым упрочивали свое положение на Востоке. В начале 1942 г. экономические организации подписали соглашение с СС, которое предусматривало, чтобы «опорным пунктам СС и полиции в оккупированных русских областях придавались расположенные поблизости сельскохозяйственные предприятия с целью снабжения их скоропортящимися продуктами – молоком, маслом, овощами и фруктами». Тем самым, как надеялось руководство СС, полагалось начало организации на Востоке собственных хозяйств элиты Гиммлера, которые сыграют роль в формировании sui generis (своего рода) новой аристократии. Нисколько не удивительно, что СС не видели никакой необходимости в усложнении организации существующей системы, к чему неизбежно привел бы раздел земли, домашнего скота и сельскохозяйственной техники между отдельными колхозниками.
Несмотря на то что Гитлер, согласно имеющимся свидетельствам, не консультировался специально по данному вопросу, он полностью поддерживал сторонников колхозной системы. В частной беседе, касавшейся положения в сельском хозяйстве Востока и состоявшейся вскоре после начала войны, он высказал мнение о желательности сохранения крупных хозяйств. Не только потому, что они были наиболее эффективны в экономическом плане, но и по причине того, что «настоящая русская интеллигенция, можно утверждать, уже уничтожена, а народ, в большей своей части, привык к скотскому отношению к себе и таким же условиям жизни». Допуская, что коренные жители смогли бы жить лучше, чем прежде, Гитлер был решительно против отмены коллективных хозяйств, воскликнув: «Какой же глупостью с нашей стороны было бы решение приступить к разделу земли!»
На противоположном полюсе были те, кто последовательно выступал против колхозов, считая этот вопрос важнейшим в политике Германии. В эту группу входили многие из тех, кто непосредственно сталкивался с повседневной советской действительностью. Бройтигам, бывший консульский работник и специалист по советскому сельскому хозяйству, типичный представитель этой группы, в меморандуме, написанном незадолго до вторжения, выступал за роспуск колхозов. Однако он встретил возражения со стороны управления четырехлетнего плана. Подобных взглядов придерживались отдельные представители абвера и министерства иностранных дел.
Как и в других вопросах восточной политики, некоторые дипломаты, офицеры разведки и ученые проявляли должный реализм и осмотрительность. В противоположность этому армейские круги, и особенно Верховное главнокомандование вооруженных сил (ОКВ), не одобрили идею упразднения колхозов. Перед ним стоял вопрос, как обеспечить продовольствием войска на Востоке. Отдавая себе отчет во враждебном отношении крестьян к колхозам, командование вермахта все же заявило: «…Раздел земли и ликвидация колхозов в настоящее время не стоят на повестке дня, хотя подобное решение и готовилось. Немедленные изменения форм управления экономикой, несомненно, будут способствовать еще большему хаосу, и так уже вызванному военными действиями». Несмотря на более умеренную аргументацию этого заявления, в отличие от бескомпромиссной точки зрения «нацистских» теоретиков, и те и другие действовали в одном и том же направлении.
Розенберг, как всегда, занимал центристскую позицию. В его первом высказывании на эту тему, известном «Меморандуме № 1», он говорил о необходимости получения добавочной сельскохозяйственной продукции как о вопросе жизни и смерти рейха и добавлял: «Спонтанные действия со стороны совершенно необразованного сельского населения и возможный спонтанный роспуск колхозов могут привести к неисчислимым материальным потерям».
Месяц спустя Розенберг продолжал ораторствовать. Он настойчиво повторял, что первые немецкие приказы заставят «всех крестьян работать, как и прежде». В конечном счете только рейх после «ознакомления с ситуацией» может решиться начать проведение преобразований. По существу, это был компромисс с его стороны: сначала завоевание, потом принятие окончательного решения – быть реформам или нет. «Ввиду хорошо известных экономических причин, о ликвидации колхозов речь в настоящее время не идет». Однако «после того, как немецкая администрация утвердится на оккупированных территориях, можно будет перейти к политике послаблений».
