На практике опорный пункт немецкого типа так и не был создан, в то время как опорный пункт типа МТС, осуществлявший контроль за экономикой и политикой, получил дальнейшее развитие и более надежно служил задачам повышения эффективности и производительности и надзора. Он укоренился в основном на Украине, где на каждую станцию приходилось от 10 до 20 общин или кооперативов с общей земельной площадью свыше 10 тысяч гектаров. Если смотреть с точки зрения человеческих качеств, то следует заметить, что «в то время как некоторые из немецких управляющих быстро осваивались со своим новым окружением и успешно выполняли свои обязанности, не было недостатка и в тех, кто с ними не справился».
Глава 17
Германия и сельское хозяйство Востока (часть II)
Реформа на Юге
В теории декрет об аграрной реформе, торжественно провозглашенный в феврале 1942 г., должен был проводиться в жизнь по единому плану во всех областях СССР, находившихся под немецкой оккупацией. Однако на практике встречалось столь много его вариаций, что стало бессмысленным говорить о единой аграрной политике. Отчасти это было вызвано «обязательными к исполнению директивами», которые принимал специальный штаб по аграрным вопросам [Sonderstab Agrar-ordnung], образованный при каждой хозяйственной инспекции. Эти директивы были различны для районов с избытком сельскохозяйственной продукции и для районов, особенно северных, с ее явным дефицитом, в частности зерновых. Имело также значение конкретное отношение чиновников на местах к специфическим проблемам, с которыми им приходилось сталкиваться и решать самостоятельно без консультаций с вышестоящим начальством. Украина имела свою концепцию аграрной реформы, отличную от Белоруссии и тылового района групп армий «Север» и «Центр». Отдельная политика проводилась в отношении Северного Кавказа и стран Прибалтики.
Украина давала основную часть сельскохозяйственной продукции, и немецкие плановики рассматривали ее как житницу Северной Европы. Она привлекала к себе особое внимание экономического штаба «Ост», и сам Шиллер наблюдал за ходом выполнения здесь аграрной реформы.
Конечно, Эрих Кох продолжал пресекать все попытки местного населения добиться большей самостоятельности. Его деятельность преследовала двойную цель, о чем он непрестанно напоминал: обеспечить рейх рабочей силой, а армию и внутренний фронт – продовольствием. Кох писал своим подчиненным: «Единственным вкладом, который местное население может внести в свое освобождение, это вернуть Германии долг, предоставив свою рабочую силу и обеспечив поставки продовольствия. Это сможет восполнить хотя бы в малой степени ту жертву, что принесла ради них Германия, потеряв своих лучших сынов… И если мы окажемся перед выбором, позволить голодать нашим соотечественникам в Германии или украинцам, мы твердо знаем, каков будет наш выбор».
«Перед лицом этих задач, – заявил Кох, – вопрос, как прокормить гражданское население Украины, не имеет никакого значения». Принимая во внимание его точку зрения и требование жестких мер для заготовки большего количества сельскохозяйственной продукции, стоит ли удивляться, что Кох считал преступным любой план передачи украинским крестьянам земли. В будущем, когда начнут прибывать немецкие переселенцы, «подобные привилегии должны быть отменены».
Кох открыто саботировал аграрный декрет, который был принят, несмотря на его решительный протест. На следующий год сельскохозяйственный отдел министерства оккупированных восточных территорий был вынужден признать, что действия рейхскомиссара «в течение вот уже нескольких месяцев вызывают крайнюю обеспокоенность». «Политическая линия, которую Кох проводит с самого начала своей деятельности, и особенно в последние месяцы, вступает в конфликт с политикой министерства оккупированных восточных территорий. Она может привести к ситуации, когда эксплуатация ресурсов страны, крайне необходимых для ведения войны, окажется под угрозой». Коха критиковали не за то, что он отстаивал свои взгляды, но за его действия, препятствовавшие разработке ресурсов страны, ради чего он, собственно, и трудился.
Занятый прежде всего заготовкой продовольствия, он так и не смог понять, как программа заготовок влияла на политические отношения и в итоге на получение всей сельскохозяйственной продукции. Кох был подвергнут резкой критике за свои политические взгляды, но не за аграрные аспекты своей политики. Правда, его штаб вступил в конфликт с Шиллером, который лично следил за ходом реформы на Украине. Однако по ряду политических и экономических причин сам Шиллер был сторонником постепенных преобразований сельского хозяйства, в частности на Украине.
Даже ограниченные перемены, намеченные Шиллером для рейхскомиссариата «Украина», не получили одобрения Коха. Он вынужден был принять их только под давлением. Делая вид, что он иначе формулирует декрет Розенберга, в действительности он сильно изменил его смысл. Версия Коха подчеркивала прерогативы немецкой администрации. Он отменил некоторые положения основного текста декрета, такие как право частного владения скотом. При этом он настаивал на праве немцев налагать штрафы на крестьян. Его собственные распоряжения нисколько не улучшили ситуацию.
Даже после принятия обязательных директив для рейхскомиссариата «Украина» начальник его сельскохозяйственного отдела Хельмут Кернер продолжал препятствовать их исполнению. В июне 1942 г. он зашел так далеко, что заявил протест Рикке против директивы министерства оккупированных восточных территорий, требовавшей гуманного отношения к украинскому населению. Он был убежден, так же как Кох и Даргель, что только принуждением можно заставить украинцев работать, и поэтому декрет мог вызвать «значительное снижение производительности труда у украинцев». Когда Шиллер пожаловался в Берлин на деятельность Кернера, тот всячески старался помешать ему. В итоге в апреле 1943 г. Рикке сделал ему строгий выговор за намеренную задержку в выполнении распоряжений Берлина, касавшихся проведения реформы.
Трагический, а возможно, и фарсовый аспект противостояния заключался в том, что намечаемые перемены на Украине были столь незначительны, что производили впечатление их полной бессмысленности. В 1942, первом году реформ, колхозы здесь стали называться «общинами», как это и происходило повсюду. Только «от 10 до 20 процентов» общин были выбраны для последующего их преобразования в товарищества, а затем этот показатель упал до 10 процентов. Фактически к маю 1943 г. число общин, ставших товариществами, в различных районах рейхскомиссариата «Украина» колебалось от 8 до 16 процентов. На 1943 г. было намечено преобразовать еще 20 процентов общин. К концу 1943 г., по сути завершающего года оккупации самых богатых районов рейхскомиссариата, менее чем половина земли была передана индивидуальным хозяйствам для совместной ее обработки. О последующем этапе – организации частных хозяйств – даже не было разговора. Таким образом, масштаб изменений был самым незначительным именно на той территории, которая в наибольшей степени отвечала за поставки зерна. Политики и экономисты по обоюдному согласию придерживались близорукой тактики, которая уменьшила масштабы и влияние аграрной реформы.
Дело было не только в догматическом упорстве Коха, что замедлило процесс реприватизации хозяйств на Украине. Аналогичные директивы принимались на сопредельных территориях военной администрацией. В регионе, имевшем те же самые условия, хозяйственная инспекция «Юг» (позднее известная как Дон-Донецкая) первоначально проводила ту же самую политику постепенных и зачастую чисто внешних преобразований, чья практика была идентичной практике в рейхскомиссариате «Украина».
