После еще нескольких месяцев переговоров, в которые к тому времени было вовлечено и министерство по делам оккупированных восточных территорий, и совместной конференции Гиммлера и Рейнеке, начальника общего управления Верховного главнокомандования вермахта, армейское руководство заявило, что «вознаграждение землей» не должно даваться более чем 2 процента коллаборационистов в год. Это был уже конец лета 1943 г., и сам вопрос быстро терял свое практическое значение.
Особая политическая линия была выработана для Северного Кавказа. Здесь с самого начала имели вес политические соображения, что было уникально само по себе. Для его жителей предусматривалось «не создание сельских общин, но частных хозяйств». Последнее, как уже было прежде замечено, являлось «наиболее эффективным способом пропаганды» и было рекомендовано Гитлеру армейским руководством. Директивы, принятые для Кавказа, носили компромиссный характер. Было желание привлечь на свою сторону местных жителей, но в то же время существовали аргументы, что плодородные районы Кубани следует использовать так, как это делалось на Украине. В богатых зерновых районах севера Кубанского региона намечалось создать общины вместе с большими частными земельными наделами, которые необходимо было преобразовать затем в товарищества значительно более быстрыми темпами, чем на Украине. В преимущественно пастушеских горных районах было разрешено сразу же создавать личные хозяйства. Хотя официальное решение было принято в декабре 1942 г., незадолго до отступления немецких войск, колхозы были упразднены уже несколько месяцев назад. Горцы Кавказа имели привилегированное положение, им было дано право владения землей. До тех пор пока поголовье скота не восстановится, крупный рогатый скот и лошадей следовало использовать совместно, для этого жители объединялись в группы из 5—10 домашних хозяйств. Эти многообещающие перемены вместе с щедро раздаваемыми обещаниями помогли потушить недовольство населения, а в некоторых случаях вызвали неподдельный энтузиазм. Несмотря на то что оккупация здесь была слишком краткой, чтобы верно оценить ее результаты, полученный опыт говорил в пользу тех, кто выступал за более быстрые и масштабные изменения повсюду.
Vox populi
Многие немецкие чиновники сельскохозяйственных учреждений на местах выступали против поспешной реализации половинчатой реформы февраля 1942 г. Психологическая пропасть между ними и крестьянством продолжала расти, за небольшими исключениями. К 1942 г. их затруднительное положение было признано всеми. Случалось, что от местного ла-фюрера не поступало никаких сообщений в вышестоящие органы на протяжении месяца-двух и больше; ему удавалось посещать каждую общину из многих находившихся под его контролем не чаще, чем один раз за несколько недель. Вечно погруженный в местные проблемы, зависимый от местного переводчика (иногда фольксдойче, иногда советского агента), ла-фюрер был чудаковатым «пионером прогресса» – импровизатором в своей работе, неспособным адаптироваться к окружавшей его враждебной обстановке и решать вопросы, с которыми он раньше никогда не сталкивался. Это был нещадный эксплуататор нищих крестьян, которые, в свою очередь, постоянно обманывали его. К тому же он находился под постоянной угрозой нападения партизан.
Жалобы советских крестьян против подобных представителей немецкой администрации и комендатур были настолько похожими, что заслуживают быть процитированными. Вот что говорилось в записке, переданной немецким властям молодым украинцем: «Тысячи служащих штаба восточной пропаганды используют тысячи тонн бумаги в Берлине и на местах, чтобы объяснить нам в стихах и картинках, как счастлив украинский крестьянин, освободившийся от большевизма и понимающий, какое счастье ожидает его впереди. Германия – это культурная нация, где носят монокли и не утирают нос двумя пальцами. Германия освободитель! Нас, русских варваров, надо учить!»
Вопросами управления и образования украинских крестьян в деревне Сахаровке Ровненского района, округ Бобринец, занимался комендант Шиффер. Вот как действовал этот «учитель» из культурной Германии. «Он ведет паразитическое существование за счет труда других людей. Он то и дело прибегает к плетке. И жертвами его становятся не те, кто не успел вовремя сдернуть с головы шапку, но любой, встретившийся ему на пути. Не считая, сколько птицы и скота он уже забил и вывез, в настоящее время у него имеется 6 лошадей, 2 коровы, 5 свиней, 5 овец, 15 гусей, 8 пчелиных ульев, 3 лисы, 1 куница. Все эта живность была украдена им у крестьян… В среднем 28 крестьян работают на этого барина в дополнение к тем, кто трудится на его участке… Разве это настоящий социализм, настоящая культура? Картинки «нового аграрного порядка» уже больше не заставляют нас смеяться. Если подобное положение быстро не изменить… линия фронта будет приближаться все быстрее. Шифферы решают судьбу войны».
Реальная обстановка сильно различалась по областям; она складывалась в зависимости от прихоти местных немецких чиновников и инициатив крестьян, находившихся под их властью. В некоторых районах немцам удалось распустить колхозы, прежде убедив крестьян держаться «добровольно» вместе и трудиться сообща, «пока не закончится война». В тех местах, где поддерживалось существование общин, крестьяне работали так, как если бы она была разделена на частные участки. Но в то же время, при всех отличиях, чувства симпатии и неприязни были схожи повсюду.
Надежды сменились горьким разочарованием. В отсутствие продуманной аграрной реформы, как сообщала в декабре 1941 г. хозяйственная инспекция Украины, «за последние недели наблюдается некий упадок духа». К этому привели реалии жизни в оккупации. «Существовавшие запасы продовольствия закончились; обязательные поставки скота уже не имели прежнего эффекта. Наступление зимы… работает в том же направлении. Снабжение деревни потребительскими товарами и товарами ежедневного спроса явно недостаточно. У сельского населения не хватает топлива и спичек». Подобные сообщения приходили и из других мест.
О результатах аграрной реформы февраля 1942 г. поступали разные сообщения, но все они свидетельствовали о том, что на смену надежде пришло разочарование. Из тылового района группы армий «Юг» поступали следующие донесения: «Местное население не может понять, почему «всезнающим» немцам требуется столь длительное время на предварительное изучение дела такой исключительной важности. В результате неопределенности ситуации возникло чувство явного недоверия, которое подпитывается к тому же вражеской пропагандой (слухи о якобы готовящейся Сталиным аграрной реформе)… То, что было бы принято как дар летом 1941 г., факт невиданный, теперь подвергается всеобщей и острой критике. Применение директив суживает круг задач аграрного декрета, о которых ранее поставили крестьян в известность… Хотя они не делают никакого секрета из своего желания иметь землю в своей частной собственности; в настоящее время крестьяне трудятся сообща с максимальной отдачей даже в товариществах».
В северных регионах ситуация была схожая. «Декрет об аграрной реформе, подписанный министром Розенбергом, был воспринят в основном сдержанно, поскольку крестьяне считали, что новые общины не сильно отличаются от предыдущих колхозов». Наибольшее недовольство вызывали так и не отмененные трудодни. Другой проблемой была непредсказуемость немецких реквизиций и невозможность рассчитывать на любую часть урожая как «свою собственную». С другой стороны, в тех районах, где продолжился раздел земли, удовлетворенный инстинкт собственника служил, по крайней мере, неким стимулом к добровольному труду. Следует сказать, что община колхозного типа не была воспринята как шаг в улучшении положения крестьянина, в то время как рост наделов хозяйств и особенно образование товариществ с личными участками были встречены с одобрением, несмотря на то что и в данном случае было много нареканий.
