Будучи против предложенного декрета, Кох решил доложить о своей точке зрения Борману и Герингу, но ничего не добился. Личное одобрение Гитлера было получено, и в конце мая 1943 г. Розенберг подписал «Декларацию о введении крестьянской земельной собственности». Вся земля, бывшая прежде в «постоянном пользовании» крестьянина, отныне могла стать его собственностью: «Все, кто трудится на земле, имеют право на ее владение». При раздаче земельных участков особая оговорка была сделана в отношении эвакуированных, беженцев, солдат и военнопленных. Декрет завершало оптимистическое заявление: «Распределение земельной собственности означает признание активного сотрудничества сельского населения в решении задач производства сельскохозяйственной продукции. Это обязывает крестьянство в будущем напрячь все свои силы в деле преобразования сельского хозяйства на оккупированных восточных территориях, чтобы тем самым внести свой вклад в окончательный разгром большевизма».
Несмотря на все символическое значение этой меры, появлялась возможность использовать ее в интересах пропагандистской машины Германии. Однако буквально все, включая немецких чиновников на местах, соглашались с тем, что ее эффект равнялся нулю. Все эти благочестивые призывы и цветистые обещания вряд ли могли убедить селянина, который потерял своего сына, свою скотину и крышу над головой. Окружающая действительность говорила больше, чем всякие декреты и пропаганда. Декларация осталась большей частью на бумаге. Перейти от «обязательных директив» к конкретным делам мешали объединившиеся ее противники в самом рейхе.
Основную вину за саботаж декрета нес Кох. Он заявлял еще до того, как декрет был принят, что он будет способствовать созданию класса украинских землевладельцев, в чем Кох видел угрозу. Теперь он утверждал, что декрет предполагает создание своего рода наследственного крестьянского двора (Erbhof), что был у немецких крестьян и который чужд «илотам» Востока. Кох настаивал на том, что ни один местный житель не должен владеть больше чем одним гектаром земли и принятие декрета в политическом отношении представляло бы угрозу рейху. После нескольких безуспешных попыток повлиять на Коха, тем более что его положение еще больше укрепилось после успешной победы над Розенбергом во время встречи с Гитлером 19 мая, министерство по делам оккупированных восточных территорий и экономический штаб «Ост» приняли до конца июня необходимые директивы. Тем временем Кох продолжил конфронтацию с Розенбергом и Шиллером, а затем совершил поездку по Украине, вновь разразившись истерическими протестами. Он угрожал воспользоваться дарованным ему правом обращения непосредственно к Гитлеру, когда не согласен с Розенбергом. После ряда конференций Кох попытался выйти на фюрера через Бормана и Ламмерса. Он также попытался заручиться поддержкой Гиммлера, чтобы воспользоваться авторитетом СС и помешать принятию декрета.
Рикке, Шиллер, Лейббрандт и работники ведомства Розенберга были вынуждены защищаться от обвинений Коха в «слабости и саботаже» немецких интересов. Рикке повторил, что декларация была нацелена на восстановление веры крестьян в Германию и тем самым на увеличение продукции. Что же касается вопросов создания на Востоке наследственного крестьянского двора и будущего немецких поселений, то «всегда будет существовать возможность после окончания войны освободить необходимую для заселения территорию, приняв законы об экспроприации и о мерах по созданию новых поселений». И на этот раз Коха поддержали немногие. Бормана, как всегда, раздражали экономические вопросы, и он не хотел снова быть посредником в переговорах с Гитлером. За декретом стояла армия и военные экономические агентства. Даже Гиммлер не заступился за Коха, поскольку Бергер, через которого он действовал, добился компромисса, который был выгоден для СС, но не для Коха.
Проходили месяцы в бесплодных спорах и препирательствах. Наконец, когда «все партийные и государственные органы» убедились в необходимости «директив, намеченных к исполнению», Ламмерс написал 24 сентября 1943 г. Коху, что он больше не может беспокоить Гитлера по этому вопросу, так как фюрер в принципе одобрил декрет. Хотя это и могло казаться победой сил, противостоявших Коху, она не имела смысла. Все заинтересованные стороны – экономический штаб «Ост», министерство Розенберга и СС – решили отложить «на неопределенный срок» формальное принятие декрета.
На практике декрет о собственности тихо умер. Экономический штаб «Ост», оценивая ситуацию, писал, что его время прошло. «Тем временем военная ситуация настолько ухудшилась, что время для продвижения директив было упущено… Декрет о собственности из-за отсутствия директив нельзя было сделать объектом пропаганды. Последний остававшийся козырь немецкой аграрной политики – дарение земли безземельным крестьянам – был разыгран впустую. И замалчивание декрета, которому придавали большое значение в связи с министерской поездкой, не могло не оставить чувства неискренности немецких намерений».
Фиаско декрета о собственности говорило о конце немецкой аграрной политики на оккупированном Востоке. То, что последовало затем, было не больше чем отчаянная операция по спасению, превратившаяся в безудержный грабеж. В 1944 г. все еще продолжали составлять планы по преобразованию общин в товарищества; новые и большие «премиальные» должны были выплачивать тем крестьянам, которые перевыполнили квоты поставок; и было организовано несколько частных хозяйств. Здесь и там немецкие чиновники рисковали своей головой, когда посещали деревни, чтобы вручить свидетельство на владение землей, украшенное свастикой, или благодарственное письмо. Однако продвижение советских войск и рост активности партизан все больше сокращали площадь обрабатываемых земель, которые все еще находились под немецким контролем. Немецкие чиновники гибли от мин на дорогах и партизанских пуль, а квоты поставок оставались невыполненными.
На повестке дня было проведение полной эвакуации. Тремя годами ранее Сталин провозгласил тактику «выжженной земли». Теперь пришла его очередь пожинать плоды всеобщей разрухи. Начиная с весны 1943 г. немцы, отступая под натиском Красной армии, вывозили на запад скот, зерно и сельскохозяйственное оборудование. Когда немецкие войска оставляли Донбасс, Гиммлер писал в сентябре 1943 г. своему подчиненному Гансу Прюцману, находившемуся в Киеве: «Генерал пехоты О. Штапф [начальник экономического штаба «Ост»] получил специальное распоряжение относительно Донецкого бассейна. Я предоставляю вам все полномочия в деле сотрудничества с ним… Ни один человек, ни одна голова скота, ни один центнер зерна, ни одна грузовая платформа не должны быть оставлены… Врагу должна достаться полностью опустошенная и разрушенная территория».
Несколько дней спустя, исполняя директиву фюрера, Геринг издал подобный секретный приказ: в районах, которым угрожают наступающие советские войска, «вся сельскохозяйственная продукция, все средства производства и техника предприятий, обслуживающих сельское хозяйство и пищевую промышленность, должны быть эвакуированы… Вся база сельскохозяйственного производства… должна быть разрушена. Население, занятое в сельском хозяйстве и пищевой промышленности, необходимо эвакуировать на Запад…».
В то время как высшее начальство руководящей группы сельского хозяйства в экономическом штабе «Ост» отошло от дел, чтобы описать свою деятельность на Востоке и составить детальный план «будущей оккупации», отступавшая армия уничтожала все вокруг, оставляя после себя полное опустшение. Немецкие чиновники сообщали, что «…поведение немецких солдат было страшным. В противоположность русским, они взламывали амбары, когда фронт был еще далеко. В небывалых количествах они грабили зерно, особенно семенной фонд… Свиньи и птица резались в огромном количестве и забирались с собой. К сожалению, просто невозможно подсчитать, что было конфисковано…».
