Находясь в Москве, я имел удовольствие познакомиться с Виктором Боевым, редактором агентства «Новости». Боев, прекрасно говорящий по-немецки, поведал мне о более чем необычном случае, произошедшем с ним, когда он, молодой лейтенант, вошел в Берлин вместе с 22-м танковым корпусом. Да, это было 26 апреля, он абсолютно в этом уверен, поскольку у него есть подтверждающий это документ. Тогда он находился в Зименсштадте, куда попал вместе со своей частью по пути из Тегеля в Юнгфернхайде (районы Берлина).
«Улицы были совершенно пусты, – рассказывал он. – Жили мы в подвалах, поскольку весь район простреливался. Все выглядело так, словно готовился какой-то сюрприз, и у меня сложилось четкое ощущение, что наше командование вело себя чрезвычайно осторожно. За всю неделю мы ни шагу не ступили за пределы Зименсштадта. Обыскали все дома. Нигде ни души. В одной спальне я стал свидетелем сцены, которую никогда не забуду. Немолодая супружеская пара, принявшая яд, лежала на двуспальной кровати. Стаканы, из которых они пили, стояли рядом на столике, а подле них лежали два обручальных кольца… как трогательно. Здесь же стояла фотография их павшего в бою сына в рамке.
Пока мы стояли в Зименсштадте, к нам приезжали два военных корреспондента, один из «Правды», другой из «Известий». Поскольку я говорил по-немецки, они подбили меня на дурацкую выходку: мне нужно было позвонить Геббельсу и проговорить с ним как можно дольше. Телефон стоял на полу нашего подвала. Я набрал номер справочной и спросил номер министерства пропаганды. Затем дозвонился до коммутатора министерства и попросил соединить меня с доктором Геббельсом. Меня переключали на нескольких разных людей, каждый из которых желал знать, по какому вопросу я звоню. Я отвечал, что звоню из Зименсштадта и что то, что мне нужно сообщить, носит неотложный и конфиденциальный характер.
Наконец меня переключили на женщину, возможно секретаря Геббельса, которая снова задала мне все тот же вопрос. Я так настаивал на неотложности дела, что она сказала, что вызовет господина рейхсминистра с совещания. И правда, через несколько минут я услышал в трубке голос Геббельса, которому сообщил, что я офицер Красной армии и говорю из Зименсштадта.
Похоже, такая новость не слишком удивила Геббельса, поскольку он вел беседу как нечто само собой разумеющееся. Если бы мы знали наперед, что наш план сработает, то подготовились бы получше. Вышло так, что с моей стороны разговор получился определенно бессмысленным – еще и потому, что эти два корреспондента все время нашептывали в мое свободное ухо вопросы и подбивали меня использовать непечатные оскорбления. Что я отказался делать. Слушайте, ведь я могу показать вам, что именно я сказал Геббельсу».
Говоря это, Виктор Боев достал из бумажника слегка выцветший лист бумаги.
«Это запись, которую вы тогда сделали?»
«Нет, это мой служебный рапорт. Понимаете, оба корреспондента бросились писать очерк и отправлять его. Через них и расползлась новость, что кто-то разговаривал с Геббельсом по телефону, и история дошла до генерала Богданова (имеется в виду командир 2-й гвардейской танковой армии С. И. Богданов, в 1945 г. ставший маршалом бронетанковых войск). Всего через полчаса после разговора ко мне прибывает курьер с приказом написать «расписку» – что соответствует на русском «квитанции в получении», а не «рапорту». В данном контексте это слово звучит бессмысленно. Курьер был родом откуда-то из провинции и, возможно, что-то перепутал. Тем не менее я озаглавил свой рапорт, который лежит перед вами, словом «расписка», поскольку об этом просил меня курьер. В конце концов, солдат должен выполнять то, что ему приказано. Я напечатал все на машинке и впоследствии получил обратно оригинал. Думаю, вы понимаете, почему я храню его. Богданов пришел в ярость; он и другие командиры считали, что я упустил великолепную возможность обсудить условия капитуляции. От наказания за содеянное меня спасло только произошедшее вскоре быстрое продвижение наших войск».
Но пусть рапорт говорит сам за себя:
РАСПИСКА
Настоящим я, согласно распоряжению начальника оперативного отдела штаба, представляю рапорт по поводу телефонного разговора, который имел с др. Геббельсом:
Г.: Говорит др. Геббельс.
В.Б.: Я – русский офицер. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
Г.: Пожалуйста, продолжайте.
В.Б.: Как долго вы собираетесь удерживать Берлин?
Г.: Несколько… (дальше неразборчиво).
В.Б.: Несколько чего? Недель?
Г.: О нет. Месяцев. Почему бы и нет! Ваши люди защищали Севастополь девять месяцев. Почему мы не можем сделать то же самое в нашей столице?
В.Б.: Еще вопрос. В каком направлении вы собираетесь бежать из Берлина?
Г.: Этот вопрос слишком оскорбителен, чтобы отвечать на него.
В.Б.: Только помните, что мы найдем вас даже на самом краю земли. И что у нас приготовлена для вас виселица.
(В трубке слышится несколько голосов.)
В.Б.: Больше не желаете меня ни о чем спросить?
Г.: Нет. (Вешает трубку.)
От переводчика: Роман Кармен, один из тех двух корреспондентов и инициаторов телефонной выходки, подает эту историю несколько иначе.
«…Одним из самых тяжелых этапов борьбы за Берлин были бои по форсированию канала Берлиншпандауэршиффарте. Вчера он был форсирован, и сегодня танки генерала Богданова подошли к реке Шпре… Эту корреспонденцию я пишу в одном из домов рабочего поселка Зименсштадт. Меня заинтересовал телефон, стоящий на столе в одной из квартир этого поселка. Ведь отсюда прямая связь с центром Берлина. У меня возникла мысль, которой я поделился с моими товарищами – офицерами-танкистами.
«Давайте, – сказал я им, – попробуем вызвать по телефону Геббельса».
…За выполнение этого плана взялся молодой наш переводчик, прекрасно владеющий немецким языком, Виктор Боев. Но как добиться по телефону Геббельса? Мы набрали номер берлинского «Шнеллербюро» (телефонная справочная-коммутатор). Ответившей сотруднице сказано было, что по весьма срочному и весьма важному делу необходимо соединиться с доктором Геббельсом.
«Кто просит?» – спросила она.
«Житель Берлина».
«Подождите у телефона, – сказала она, – я запишу». Минут пятнадцать мы ожидали, вслед за тем снова голос сотрудницы сообщил нам, что сейчас нас соединят с кабинетом рейхсминистра пропаганды доктора Геббельса. Ответивший мужской голос снова спросил, кто спрашивает Геббельса. На этот раз Виктор Боев сказал:
«Его спрашивает русский офицер, а кто у телефона?»
«Соединяю вас с доктором Геббельсом», – ответил после паузы голос.
Щелкнул телефон, и новый мужской голос произнес:
«Алло!»
Дальнейший разговор передаю стенографически:
Переводчик Виктор Боев: «Кто у телефона?»
Ответ: «Имперский министр пропаганды доктор Геббельс».
