Глава 8. Рукотворный хаос
В глазах своего окружения в последние дни войны фюрер и Верховный главнокомандующий, похоже, превратился в немощного старика.
Капитан Герхард Болдт, один из немногих заслуживающих доверия свидетелей из бункера фюрера, повествует о следующей сцене в последние дни Рейхсканцелярии:
«Отворилась дверь, и вошел Гитлер, в сопровождении прихрамывающего Геббельса и Бормана. Фюрер пожал руки Кребсу и всем нам, а затем сделал несколько шагов к комнате для совещаний. Похоже, его спина еще больше сгорбилась, а походка стала еще менее твердой. Лицо фюрера обрюзгло, и он действительно выглядел как больной старик… Я должен был сделать личный доклад Гитлеру. Докладывая, я отшатнулся назад из-за непроизвольного покачивания его головы. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы не сбиться с мысли, когда он начал на ощупь искать карту и провел над ней своей трясущейся рукой…»
Тем не менее Гитлер все еще был командующим и оставался им до самого конца. Хаос, который он сам столь искусно создал, следовало поддерживать любой ценой. Однако, в отличие от 1944 года, когда заговор армии против него был так безжалостно подавлен, сейчас Гитлер не обладал таким количеством приспешников, чтобы помешать Вейдлингу и остальным сложить оружие – если бы они того захотели. Однако немецким офицерам и в голову не приходило ни отдать подобный приказ, ни положить конец боевым действиям в Берлине путем пассивного неповиновения. И хотя подавляющее большинство из них время от времени сомневалось в способностях Гитлера как командующего, отзываясь о нем как о сумасшедшем и преступнике, и хотя верхушка немецкой армии, как следует из их мемуаров, теперь возлагает вину за поражение Германии на всех его этапах на Гитлера, никто из них не осмелился возражать ему, даже когда его приказы шли вразрез с тем самым кодексом чести, которым офицерский корпус оправдывал и оправдывает свою преданность фюреру.
Изначально Гитлер являлся Верховным главнокомандующим всеми объединенными вооруженными силами, но, самое главное, в декабре 1941 года он также обрел непосредственный контроль над сухопутными войсками. В результате начальник Генерального штаба сухопутных войск был низведен до роли обычного адъютанта.
Когда русские оказались в опасной близости, Генеральный штаб сухопутных войск, который прежде последовал за Гитлером в его ставку в Восточной Пруссии, вернулся на старое место в Цоссене, примерно в 30 км от центра Берлина. Здесь высокоэффективное Верховное командование и огромную разведывательную сеть разместили в бесчисленных казармах, бункерах и железобетонных строениях, замаскированных под сельские дома. Старшие офицеры Генерального штаба сухопутных войск расположились в лагере «Майбах II», тогда как штаб оперативного руководства находился в лагере «Майбах I». Начальник штаба оперативного руководства вермахта Йодль, как и Кейтель, проживали в Далеме, жилом пригороде Берлина.
Таким образом, немецкое Верховное командование оказалось распределенным по трем центрам – бункер фюрера, Далем и Цоссен. А Гитлер все продолжал дробить его. 15 апреля, когда стало ясно, что союзники собрались расчленить Германию на несколько частей, он разделил армию на две группы: «А» на севере и «В» на юге.
Но вышло так, что план фюрера расстроил маршал Жуков, танки которого 20 апреля оказались в 15 км от Цоссена
[57]. В результате тысячам офицеров, унтер-офицеров, переводчиков, картографов, караульных и сигнальщиков пришлось спасаться оттуда бегством. Эта представительная процессия с темно-красными лампасами на брюках сначала переместилась в здание коммерческого училища в Ванзе (жилой пригород Берлина) и в соседние деревни. Здесь штаб разделился. Основная масса направилась на юг, едва успев проскочить в район возле Берхтесгадена в Баварии, и 23–24 апреля образовала «штаб южного командования» – у которого, увы, не имелось войск, чтобы ими командовать. Тем временем начальник штаба Верховного главнокомандования вооруженных сил, фельдмаршал Кейтель, и начальник штаба оперативного руководства, генерал-полковник Йодль, сформировали «северный пункт командования». Постепенно эти «августейшие особы» переместились во Фленсбург, рядом с датской границей, где «война на бумаге» продолжала вестись самым безукоризненным образом, даже после капитуляции Германии.
Оборону самого Берлина доверили военному коменданту, который подчинялся напрямую фюреру и, таким образом, как говорили офицеры штаба, был сам себе закон.
Первым комендантом Берлина стал генерал Рейман. Он издал «Основополагающий приказ об обороне Берлина», разместил свой командный пункт на Гогенцоллерндамм и практически никогда не имел возможности встретиться с фюрером в его бункере. 7 марта, когда он заступил на этот пост, его войска оценивались в 125 000 человек. На самом деле их было не более 94 000, причем 60 000 из них являлись членами фольксштурма и, в качестве таковых, находились под юрисдикцией гражданских властей.
Такая хаотическая мешанина подчиненности стала прямым следствием того, что фюрер не объявил военное положение во всем рейхе сразу, как только противник пересек его границу. Причина состояла в том, что он хотел воспрепятствовать тому, чтобы в руках армии сосредоточилась вся исполнительная власть. Бразды правления государством должны были оставаться в руках нескольких партийных руководителей – гауляйтеров и различных уполномоченных по обороне, то есть в руках партии.
Уполномоченным по обороне и гауляйтером Берлина был Йозеф Геббельс, который, в качестве такового, возомнил себя истинным защитником Берлина. В отличие от генерала Реймана он всегда мог спихнуть с себя ответственность, ссылаясь на один из приказов Гитлера или просто заявляя, что такой приказ имел место быть. Каждый понедельник Геббельс проводил военный совет в доме неподалеку от Бранденбургских ворот, на котором военный комендант обязан был присутствовать в качестве обычного подчиненного. Здесь Геббельс раздавал указания и разглагольствовал перед представителями люфтваффе, гражданской обороны, муниципальных властей, включая бургомистра, перед начальником полиции, начальником городской охраны (должность отдельная от коменданта города), старшими офицерами СС и полиции, главой берлинского административного округа, штурмовиками и представителями промышленности. Также подробно обсуждались проблемы обороны и снабжения.
Как-то раз Рейман спросил, разработаны ли какие-либо планы относительно трех миллионов гражданского населения. На что Геббельс ответил, что вопрос об их эвакуации даже не стоит. А когда Рейман предложил, чтобы из Берлина вывезли хотя бы детей в возрасте до десяти лет (таких насчитывалось 120 000), Геббельс резко ответил, что для этого тоже нет никакой возможности. Рейман спросил, какие приготовления сделаны, чтобы обеспечить молоком младенцев, раз город отрезан, на что Геббельс заявил, что у них в наличии имеется трехмесячный запас консервированного молока (что было совершеннейшей неправдой).
Вот и получалось, что комендант беспокоился о благополучии младенцев, а гауляйтер – о делах военных, особенно о снабжении оружием и боеприпасами. Когда Рейман обнаружил, что большая часть фольксштурма не вооружена, он спросил Геббельса, что тот намерен предпринять по этому поводу. Ответ был следующим: на данный момент берлинские заводы по-прежнему работают на Восточный фронт, но, как только Берлин окажется в окружении, в наличии будет иметься достаточное количество оружия и боеприпасов. (Когда это произошло на самом деле, заводы уже больше не работали.)
