«Мы принялись ликвидировать противотанковые ловушки, рвы и т. д. Всю имеющуюся еду собрали и разделили на рационы. Чтобы пополнить наши припасы, нескольким мужчинам велели отловить раненых лошадей и зарезать их. В доме местного партийного лидера мне удалось организовать пункт первой медицинской помощи для солдат и гражданских – точно такой же, как ранее в церкви. Доктор-испанец из местного лазарета обратил всю свою неиссякаемую энергию на наше дело. Вскоре нам пришлось превратить церковь в военный госпиталь, а дом партийного босса в гинекологическое отделение. В нем оказывали экстренную помощь женщинам, подвергшимся насилию. К несчастью, таких эксцессов становилось все больше, поэтому мне пришлось попросить советского командира принять меры. Мне пообещали, что виновные будут наказаны – если женщины назовут их имена, чего по большей части не могло случиться. С другой стороны, мы сами видели, как русские офицеры расстреливали своих людей, уличенных в преступлении. Дабы полностью избежать подобных инцидентов, я попросил женщин ночевать в церкви. Мне удалось отвадить солдат, говоря им: «Здесь женщин нет, я священник, а это церковь».
Понимание, с которым советские командиры отнеслись к моим просьбам, оказало нам неоценимую помощь. В частности, один особо отзывчивый офицер штаба поведал мне о возможных причинах того, почему советские войска вели себя столь неподобающе. Он рассказал, что нацисты устраивали для своих солдат бордели за линией фронта с девушками с оккупированных территорий, чего Красная армия никогда не делала» (Грубер, цитата из работы).
«Около 4:00 утра я прибыл в новую штаб-квартиру корпуса в Рудове. В конце дня я связался с полковником фон унд цу Гильза
[64] и подполковником Адамсом, которые, вопреки моим указаниям, перенесли свои командные пункты из Темпельхофа слишком близко к центру Берлина; на самом деле они находились в самом городе. Здесь я впервые наблюдал нарастающую тенденцию вырываться из «стаи», дабы, если дела пойдут совсем плохо, было легче спастись. Возможно, это выглядело разумным, однако определенно не являлось признаком отваги или верности долгу. Вечером Вейдлинг получил не допускающий возражения приказ явиться в Рейхсканцелярию. В сопровождении своего начальника разведки, капитана Герхардта, который отлично знал берлинские улицы, он поехал в город. Уверен, у него было тяжело на сердце и его мучили дурные предчувствия. Не успел я приказать артиллерийскому корпусу фольксштурма занять новые позиции, как командир танкового корпуса отдал приказ войти в город» (Волерман, цитата из работы).
ПРИКАЗ
фюрера от 23 апреля 1945 года
«Солдаты армии Венка!
Я отдаю приказ, который будет иметь для вас огромное значение. Вы должны оставить ваши стратегические плацдармы, обращенные против нашего западного неприятеля, и направиться на восток. Ваше задание предельно ясно:
Берлин должен остаться немецким!
Поставленные перед вами цели должны быть непременно достигнуты, так как в противном случае начавшие штурм столицы империи большевики искоренят Германию. Но Берлин никогда не сдастся большевикам. Защитники столицы рейха в воодушевлении восприняли известие о вашем выступлении. Они продолжают мужественно сражаться в надежде, что в ближайшее время услышат гром ваших орудий.
Фюрер позвал вас. Начните, как в былые времена, ураганный натиск на противника. Берлин ждет вас. Берлин тоскует по вашим горячим сердцам» (приводится по: А. В. Васильченко. Последняя надежда Гитлера. М., 2009).
«Имя Венка было у всех на устах, и все верили в перемену нашей удачи в самый последний момент», – прокомментировал полковник Рефиор.
«23 апреля, после длительного перерыва, восстановили телефонную связь с 9-й армией. Я лично говорил с начальником штаба, генерал-майором Хольцем, который приказал мне следующее: «56-й танковый корпус прикроет северный фланг армии…» Мы все вздохнули с облегчением, узнав, что нам не придется сражаться среди развалин Берлина…
Моя главная проблема состояла в том, чтобы отменить предыдущие приказы на основании столь короткого указания. Более того, я хотел лично поговорить с генералом Кребсом. Генерал В. вернулся обратно вечером того же дня, 23 апреля, с новостью, что фюрер приказал расстрелять меня за отвод корпуса к Дёберицу (западнее Берлина). Генерала отправили, чтобы арестовать меня в Дёберице. С моей точки зрения, все это явилось исключительно результатом ложных слухов или недоразумения…
Около 18:00 я прибыл в Рейхсканцелярию вместе со своим начальником разведки. Путь к этому «крольчатнику», где жили и работали сотни людей, пролегал по Фоссштрассе… Один контрольно-пропускной пункт следовал за другим. Подавленный всем увиденным, я был наконец проведен по показавшемуся мне бесконечным коридору в так называемый «адъютантский бункер». Генералы Кребс и Бургдорф приняли меня очень холодно. Я сразу же спросил, в чем дело и почему меня должны расстрелять. Я мог совершенно точно и со всеми подробностями доказать, что в последние несколько дней мой командный пункт находился менее чем в полутора километрах от передовой и что я никогда не намеревался совершить такую глупость, как передислокация к Дёберицу. Оба генерала согласились, что здесь явно произошло какое-то недоразумение. Их отношение ко мне стало более теплым, и они согласились немедленно доложить обо мне фюреру…
Что касается самого корпуса, то я сказал генералу Кребсу, что приказ из штаба 9-й армии корпусу отступать с боями в сектор Кёнигс-Вустерхаузена может быть исполнен в течение четырех часов… На что Кребс ответил, что приказ следует отменить – 56-й танковый корпус должен сосредоточиться на защите Берлина и более ни на чем. Оба генерала вышли, чтобы обсудить этот вопрос с фюрером. Я поручил своему начальнику разведки сообщить об изменении приказа нашему начальнику штаба. Позвонив по телефону, он доложил мне, что корпус проинформировали по телетайпу и что меня заменил генерал Бурмейстер. Моему негодованию не было предела… Участь, постигшая столь многих моих товарищей в прошлом, теперь добралась и до меня.
Полчаса спустя, после разговора с Гитлером, вернулись оба генерала. Я поднялся навстречу им с ледяным выражением лица, но прежде, чем щелкнуть каблуками, я решил выразить протест против столь безответственного способа отстранения меня от командования. Они успокоили меня и сказали, что фюрер желает немедленно лично побеседовать со мной. Оскорбительный приказ будет, разумеется, аннулирован.
Еще один долгий путь по коридору привел меня в бункер фюрера, который находился где-то двумя этажами ниже поверхности земли. И снова один КПП за другим. Под конец у меня забрали мой пистолет вместе с кобурой. Через кухню мы прошли во что-то вроде столовой, где за столом сидело довольно много офицеров СС. Еще один лестничный пролет, и мы в приемной фюрера. Здесь ожидало несколько человек, но узнал я только одного, министра иностранных дел фон Риббентропа.
