Кребс и Бургдорф быстро провели меня мимо них в другую комнату. За столом, заваленным картами, сидел фюрер Третьего рейха. Когда я вошел, он повернул ко мне голову. Я увидел обрюзгшее лицо и бессмысленный взгляд. Фюрер попытался встать. Пока он поднимался, к своему ужасу, я заметил, как дрожат его руки и одна нога. Лишь с большим трудом ему удалось встать. Он протянул мне руку. С кривой улыбкой, едва слышным голосом он спросил, не встречались ли мы раньше. Когда я ответил, что 13 апреля 1944 года он награждал меня дубовыми листьями к Рыцарскому кресту, он сказал: «Я припоминаю имя, но не помню лица». Его собственное походило на оскаленную маску. Затем он тяжело опустился в кресло. Даже когда фюрер сидел, его колено двигалось, словно часовой маятник, только немного быстрее» (генерал Гельмут Вейдлинг. Последняя битва за Берлин – Der Endkampf in Berlin; впервые опубликовано в журнале «Военная история». М., 1961. № 10–11).
Тем временем русские заняли Потсдам. Они находились на Тельтов-канале, в районах Фридрихсхайн и Те-гель. Также они вошли через Шпандау в Дёбериц.
Герингу не терпелось принять на себя власть Гитлера. Он находился в Оберзальцбурге и понятия не имел, что происходит в Берлине. Около полудня ему позвонил его начальник штаба, генерал Коллер. Будучи изолированным в заповеднике Вердер, Коллер чувствовал свою полную бесполезность и, с разрешения Йодля, вылетел на «Хейнкеле-111» в Баварию. Когда Геринг спросил его, как обстоят дела в Берлине, Коллер сказал, что фюрер грозился застрелиться и что игра окончена. И быстро добавил, что, когда он покидал Берлин, Гитлер еще не выполнил свою угрозу. Коллер считал, что Берлин способен продержаться еще неделю, однако город уже почти полностью блокирован. «Вчерашним решением стать Верховным комендантом Берлина Гитлер фактически сложил с себя верховное военное и политическое руководство», – ободряюще заявил Келлер.
Геринг извлек на свет божий закон, обнародованный 29 июня 1941 года, то есть через несколько дней после начала Русской кампании. Согласно ему, он уполномочивался действовать в качестве заместителя или преемника фюрера, если по каким-либо причинам сам Гитлер станет не способен исполнять свои властные функции. Боулер, глава партийной канцелярии, и Ламмерс, начальник Имперской канцелярии, заверили Геринга, что закон по-прежнему в силе.
В соответствии с этим и была составлена телеграмма Гитлеру. В ней фюреру сообщалось, что Геринг примет на себя всю полноту власти над рейхом, если только до 22:00 того же дня не получит от фюрера противоположных указаний. Как только телеграмму отправили, Геринг почувствовал себя так, будто мантия пророка уже лежит на его плечах. С новой энергией он вознамерился уже на следующий день лететь к Эйзенхауэру и «в мужском разговоре начистоту» договориться о капитуляции.
Однако надеждам Геринга было суждено разбиться вдребезги, когда в 9:00 вечера пришел ответ фюрера. Он был полон ярости. Гитлер был далек от неспособности продолжать исполнять обязанности главы государства, и Герингу решительно запрещалось предпринимать «какие-либо шаги в указанном вами направлении».
В тот день Кейтеля и Йодля снова вызвали в бункер – в последний раз. Тем временем Гиммлер начал воплощать в жизнь принятое днем ранее – по крайней мере, на бумаге – решение. Он издавал обращение за обращением к жителям Берлина. Его заявления звучали частью оптимистично («Мы с честью и как подобает мужчинам исполним свой долг, подав тем самым пример всей нации!») и частью угрожающе («Помните, что каждый, кто защищает или одобряет меры, способные ослабить наше сопротивление, не кто иной, как предатель!»).
Появлялись все более заметные признаки того, что моральный дух людей начинал падать. Некоторые сетевые магазины начали раздавать прогорклое масло по полкило, бесплатно и без талонов. Женщины яростно бились за него.
На Реппихштрассе видели повешенного на фонарном столбе солдата. «Я, ефрейтор Леманн, был слишком труслив, чтобы защищать женщин и детей. За это меня повесили».
Вечером русские заняли Фронау и большую часть Панкова и Кёпеникка. На линиях метро C, D и E прекратилось движение.
На улицах появился первый выпуск Panzer Bear. Заголовок газеты гласил: «Боевая сводка для защитников великого Берлина». Обращение Геббельса («Помните…») появилось на первой полосе под заголовком «Важное предупреждение от фюрера». Невозможно с какой-либо степенью достоверности установить, кто издавал газету или где она печаталась. Вероятно, несколько служащих министерства пропаганды выпустили ее на скорую руку в конторе Ганса Фриче
[65], немецкого радиокомментатора, которого впоследствии оправдали на Нюрнбергском процессе. Panzer Bear, как оказалось, стал последней нацистской газетой Берлина.
«В самый первый вечер пребывания (в Берлине) Вейдлингу стало ясно, что имеющиеся в его распоряжении силы могли лишь на очень короткое время остановить значительно превосходящие их силы русских, если вообще смогли бы это сделать, и что лучше всего полностью выйти из Берлина и отступать на запад вместе с группой армий «Висла» (шаг, который в значительной степени избавил бы жителей Берлина от ненужных страданий, а вермахт от огромного числа жертв, не говоря уж о том факте, что тысячам немецких военнослужащих не пришлось бы несколько лет томиться в русском плену).
Когда 56-й танковый корпус только вошел в Берлин, в его составе находились:
1) 18-я моторизованная танковая дивизия (генерал-майора Рауха); относительно целая и незамедлительно брошенная на защиту столицы;
2) 20-я моторизованная танковая дивизия (генерал-майора Шольце); от которой в результате предыдущих боев почти ничего не осталось. Ее командир покончил с собой за несколько дней до отвода дивизии в Берлин;
3) дивизия «Мюнхеберг» (генерал-майора Муммерта); потерявшая значительную часть своего личного состава;
4) 9-я парашютная дивизия (полковника Херрмана); сформированная лишь неделей раньше и жестоко потрепанная в боях между Одером и Берлином;
5) 11-я моторизованная дивизия СС «Норланд» (бригаденфюрера СС Циглера); все еще достаточно боеспособная.
К несчастью, у командиров корпуса и дивизий существовали разногласия по поводу дальнейшего хода кампании. Циглер получал особые приказы от Гиммлера и хотел отойти к Шлезвиг-Гольштейну, поэтому на финальной стадии битвы его пришлось отстранить от командования» (Рефиор, цитата из работы).
Утром 24 апреля генерал Вейдлинг еще не был назначен военным комендантом Берлина; шел второй и последний день гастролей полковника Кетхера
[66]. Его производство из полковников в генерал-лейтенанты стало, вероятно, уникальным случаем в анналах немецкой армии; другое нововведение заключалось в том, что новое звание Кетхера напрямую зависело от его пребывания в должности коменданта Берлина.
